– Вот, детка, выпей, – я протянул стаканчик Глории, она послушно выпила лекарство и вдруг тихо-тихо заплакала.
– Дядя Фьярви, я не могу вылечить маму… Я хочу, но не получается…
Я обнял ее за плечи, и девочка разрыдалась. Где сейчас, интересно, Эвентин Келлиан? Нашли ли его народные мстители?
Недаром Азора не доверяла ему. Интересно, знал ли он, что является разносчиком болезни? И если знал, то зачем приехал в Келлеман? Посадить город в карантин? От таких мыслей становилось только горше. Я погладил Глорию по голове и сказал:
– Ничего, милая, все будет хорошо. Ляг, отдохни. Ты можешь уже болеть, только пока не чувствовать.
Глория кивнула, шмыгнула носом и отошла к своей кровати. Я присел рядом с Азорой и поднес к ее губам стаканчик с лекарством.
Азора
Я очнулась и не сразу поняла, где нахожусь. Все кругом качалось и рассыпалось цветными мазками – казалось, я плыву на корабле, и он попал в бурю. Во рту царила такая горечь, что я невольно удивилась тому, как это меня еще не вырвало.
Наконец, мельтешение пятен улеглось, и я увидела, что лежу в номере «Вилки и единорога». Глория спала на соседней кровати, всхлипывая во сне. Фьярви дремал на стуле, запрокинув голову и негромко похрапывая. На его шее я увидела россыпь мелких пузырьков и даже села от удивления.
Белентонская лихорадка?! Болезнь Благословенного края в Келлемане?
Этот маневр мне дорого стоил – я сразу же рухнула обратно на подушки, обливаясь потом. Фьярви проснулся, увидел, что я пришла в себя, и его осунувшееся лицо просветлело.
– Азора, слава Небесам! – громким шепотом воскликнул он. – Как ты?
Я не могла ответить – такой сильной была накатившая слабость. Фьярви пересел ко мне, положил на мой лоб тряпку, пропитанную чем-то прохладным и пахнущим лимоном.
– Все хорошо, – было видно, что на самом-то деле тут нет ничего хорошего, но Фьярви улыбался так, что я ему поверила. – Мы на карантине. Весь Келлеман.
– Ничего себе… – выдохнула я. Губы и язык казались чужими, набитыми хрустящей ватой. Фьярви поднес к моему рту стаканчик, я послушно сделала глоток – горечь лекарства была такой, что меня словно молнией ударило. Жар раскатился по всему телу и улегся – почти сразу же я почувствовала себя легче, и в голове просветлело. Фьярви довольно кивнул и пошел к столу – там была целая аптека, и он принялся смешивать микстуру для себя.
– Глория… – прошептала я.
– С ней все в порядке, – ответил Фьярви. – Пузырьков нет, жара нет. Доктор сказал, что это потому, что она только что переболела ветрянкой.
Хвала всем Богам… Я попробовала приподняться, и у меня это получилось. Фьярви, который пил лекарство, увидел мою возню, и посмотрел чуть ли не с возмущением.
– Ну-ка не геройствуй! – приказал он, подошел и принялся поправлять подушки и устраивать меня поудобнее. – Тебе нельзя возиться. Надо лежать. Хочешь чаю? Или поесть?
Я невольно вспомнила, как когда-то подхватила жестокую простуду и лежала в своей комнате – родители заглянули пару раз и оставили меня на попечение слуг. Служанка, подавая мне лекарства, сказала, что князь с княгиней уехали на бал. Вроде бы мне не на что было обижаться – рядом со мной были слуги, врачи и лекарства. Потом я сказала матери, что хотела бы, чтобы она осталась со мной, просто посидела бы рядом – и она ответила, что не ожидала от меня такого эгоизма. Она ведь так страдала из-за болезни дочери, и эта дочь хотела лишить ее отдыха и танцев!
И вот Фьярви сидел рядом со мной, подавал лекарства и, кажется, не считал меня эгоистичной.
– Ничего не хочу, – ответила я. – Как ты?
Он улыбнулся. Махнул рукой.
– Тоже заболел. Пью эту гадость, надеюсь, что обойдется.
– Как белентонская лихорадка попала в Келлеман? – сейчас я чувствовала себя на удивление свежей, голова прояснилась, а качка улеглась окончательно, но я понимала, что Фьярви прав, и сейчас не время геройствовать.
– Эвентин Келлиан привез, – хмуро ответил Фьярви. Провел тряпочкой по моему лбу и спросил: – Ты точно не хочешь чаю? Домовые и девицы госпожи Бьянки состряпали рагу на ужин, там еще осталось.
– Не хочу, спасибо, – ответила я. Мысль о еде вызывала ужас. – Постой, ты сказал, что Эвентин…
Мне сделалось страшно неловко, словно это я была виновата в том, что Эвентин приехал в Келлеман. Фьярви печально улыбнулся.
– У нас тут Валентин Веттель, управляющий банка. Он считает, что это была диверсия.
Я знала этого Валентина: он всегда держался отстраненно и равнодушно. Когда я получала в банке мигрантское пособие, он с каменным лицом обналичил чек, вручил мне памятку с графиком работы банка и информацией по основным кредитам и больше не сказал ни слова – в тот момент я была ему благодарна за это равнодушие.
– Как он к нам попал?
– А! – Фьярви махнул рукой. – Там кто-то заорал «Бей эльфов!», и он бросился в гостиницу спасаться.
Бей эльфов? Неудивительно, если все поняли, что заразу в Келлеман принес именно эльф. Но неужели Эвентин сознательно приехал сюда, зная о своей болезни? И ходил по городу, пришел ко мне, понимая, что каждый его вздох, каждое движение полны яда?
Эвентин, которого я знала, никогда бы так не поступил. Он всегда был честным и искренним. Но я уже успела понять, что за красивой внешностью может скрываться монстр – почему бы и Эвентину не стать им?
– Значит, диверсия? – переспросила я. Фьярви кивнул.
– Он приехал в город. Заглянул в магазины, позавтракал у Морави, зашел в ратушу, потом к агентам по недвижимости, потом навестил тебя, потом пообедал у Морави и как в воду канул.
– То есть, его не нашли? – удивилась я. Нет, это было не похоже на Эвентина. Не мог он измениться настолько, чтобы привезти заразу в город, и скрыться без следа.
– Нет. Полиция носом землю роет, но его нигде нет, а больше в Келлеман никто не приезжал.
– Он бы так не поступил, – сказала я. – Я понимаю, тебе неприятно об этом слушать, но…
Во рту сделалось сухо и горько, словно я наелась ваты – силы куда-то делись, и я почувствовала, как снова покрываюсь потом.
– Полежи, я принесу чаю, – произнес Фьярви и вышел из номера. За окнами царила ночь, Глория тихо спала, не слыша нашего разговора, и я чувствовала тихую радость – моя девочка жива и здорова, с ней все хорошо, и мы справимся и с этой бедой. Вернулся Фьярви, принес чай с медом и малиновым вареньем и, сев рядом со мной, велел:
– Пей. По глоточку, потихоньку, но все выпей.
Чай не имел никакого вкуса. Вернее, нет – в нем была отдаленная нотка рыбы. Протухшей рыбы. Я послушно выпила все, что было в чашке, и сказала:
– Я не хочу выгородить своего бывшего жениха. Но Эвентин всегда был порядочным и добрым. Либо его использовали, и он не знал, что болен… либо это был не он.
