- Идём, я прикажу смазать их ожоги, - ответил Бруно. Я знал, что он не выносит, если кому-то рядом с ним плохо, и делает все, чтобы залечить чужие раны – в отличие от братьев и сестры, которые почти не обращали внимание на проблемы окружающих. Ему бы стать врачом – но он учился на юриста и несколько лет назад занимался внутренней разведкой.
Когда мы вошли во дворец, то меня стало знобить. Должно быть, действие заклинания иссякло раньше, чем думала Глория, и на мгновение мне сделалось жутко до боли в груди. Я потерял свой дом и вещи, а теперь могу потерять и её.
Глория была уверена в том, что я женился на ней из-за рецепта. Что я спасал её от Айзена только ради того, чтобы украсить свою книгу грушевым пирогом. Это была... нет, не правда.
Я все равно женился бы на Глории, если бы знал о том, что "Кошек" и мой дом сожгут дотла.
Бруно верно оценил выражение моего лица, потому что, как только мы пришли в его покои, налил нам по бокалу хорошего бренди.
- Ну, друзья мои, немного. В медицинских целях!
Глория едва пригубила бренди, я осушил бокал одним глотком, как видавший виды пьяница.
- А теперь рассказывай, - приказал Бруно, опустившись в кресло. Я покосился на Глорию, которая сидела рядом со мной на диване, обитом розовым шелком, и сказал:
- Анри Айзен недавно начал в открытую волочиться за моей женой. Он хотел, чтобы она плюнула на узы брака и вышла за него замуж. Глория, разумеется, отказалась. Тогда он начал угрожать ей тем, что причинит вред её семье. Сегодня все кончилось двумя пожарами... и, Бруно, нам больше не к кому идти за помощью.
Бруно понимающие кивнул, перевёл взгляд на Глорию и посмотрел так, словно хотел прочесть её мысли. Она лишь качнула головой и дотронулась носовым платком до уголка глаза. Я невольно задумался над тем, не было ли такого же пожара в её съёмной квартире. Действие заклинания медленно отступало: я начинал чувствовать неприятную липкую тоску вместе с желанием найти Айзена и колотить его жирной башкой о стену, пока моя обида и гнев не растает без следа.
- Вы правильно сделали, что пришли ко мне, - вздохнул Бруно. - Честно говоря, Айзен зарвался. Ему не даёт покоя министерское кресло, и жена-эльфийка... да. Знаете, я, кажется, понял, как его осадить навсегда. И даже посадить.
- И как же? - поинтересовалась Глория. Я невольно почувствовал неудобство. Скоро наша беседа с принцем подойдёт к концу, и она вытрясет из меня правду. Да, я женился на ней ради рецепта пирога. Строил из себя доброго дурачка, который помогает прекрасной деве в беде. Ну и что? Я и в самом деле ей помогал - и готов помогать и дальше.
Моя книга... Хватило бы у меня сил, чтобы восстановить её. Переписывать всегда сложнее, чем создавать с нуля; если Бруно найдёт управу на мерзавца Айзена, то я расцелую его в обе щеки.
- Такой пожар рядом с дворцом означает только одно – попытка теракта в отношении королевской фамилии. Ну не горят в этом районе дома просто так, - произнес Бруно тем тоном, которого нет и не может быть у мельника. – Пожар в вашем кафе – это акт устрашения… и, возможно, тут попытка столкнуть лбами нас и Благословенный край, исконную родину эльфов. У вас интересная форма ушей, госпожа Фьярвисдоттир, вы княжна или принцесса?
Глория растерянно дотронулась до ушей и ответила:
- Я дочь княжны Азоры и принца Эленвера. Принцесса, да – но давно утратила права на корону, меня удочерил гном, второй муж моей матери. Но при чем тут пожары и Благословенный край?
Бруно ослепительно улыбнулся.
- Не при чем, конечно. Но Айзен это жирный прыщ на ровном месте для очень многих людей на верхушке власти. Покушение на вас совершили, разумеется, не потому, что вы не ответили на его притязания. Айзен решил развязать войну между нашим королевством и Благословенным краем… а вот чьи приказы он выполняет, как раз и надо узнать, - Бруно сделал небольшую паузу и продолжал прежним мягким тоном: - Разумеется, все это неправда. Но я гарантирую, что в ближайшие несколько лет у Айзена не будет желания портить вам жизнь… он будет занят совсем другими делами. Посмотрим, как у него получится отбиться от службы внутренней безопасности королевства.
Глория кивнула и наконец-то посмотрела на меня – с болью, но без ненависти.
4.4
Глория
Когда действие Руки тишины подошло к концу, то первым, что я почувствовала, была ярость. На тренировках в академии нам говорили, что это движущая сила боевого мага, что именно в ней он черпает свою суть – и при этом остается с холодной головой, чтобы не погубить самого себя.
Я смогла ее усмирить. Взяла в руки, приручила.
- Ты ведь видел, как я готовлю пирог, - сказала я, когда мы вышли из дворца. Домовые, которых смазали золотистой мазью, подкатились ко мне, держа в лапках корзинки: принц не поскупился на угощение. – Зачем тогда…
- Он получился не такой, как у тебя, - хмуро ответил Виктор. Он старался держаться – но в нем царила пустота, и она выбивала из жизни. Я прекрасно понимала его: мы сегодня оба потеряли все. Да, конечно, нам выплатят страховку, но знобящее понимание того, что кто-то может прийти и все отнять, оставалось.
Примерно так же я себя чувствовала, когда вышла из зала, где проводился выпускной экзамен. Однокурсники, которые ждали своей очереди, уставились на меня, слушая, как в спину мне летят вопли преподавательской комиссии: «Не знать элементарных вещей на пятом курсе! Позор факультета! Лгунья, всем морочила головы!»
Мои родители были уверены, что я стану великой волшебницей. Но я не стала.
- Странно. Ты тогда смотрел очень внимательно, - сказала я и хотела было повторить свой вопрос: «Ты женился на мне только ради рецепта пирога?» - но не стала спрашивать.
Я и без того знала ответ.
Когда мы подошли к воротам, то рядом с ними уже стоял неприметный экипаж, у возницы которого был слишком пристальный и внимательный взгляд для простого извозчика. Расставаясь с нами, принц посоветовал пожить некоторое время где-нибудь в стороне от столицы, в уютном тихом месте – и теперь нас как раз и должны были доставить в это тихое место. Мы разместились на скамье, и я подумала, что слишком часто начинала новую жизнь в последние годы.
Надо будет написать родителям, как только мы приедем туда, куда Бруно решил нас отправить.
- Не молчи, пожалуйста, - попросил Виктор, когда экипаж бодро покатил по Большому проспекту. Я смотрела на дома, сады и людей и понимала, что оставляю столицу навсегда. У Виктора не было вещей, Бруно обещал, что пришлет мне все из моей съемной квартиры – надо было грустить, и я грустила.
- Если я заговорю, то что это изменит? – спросила я. Виктор усмехнулся, на мгновение сделавшись не циничным и великим кулинарным критиком, который вхож во дворец и водит близкую дружбу с его высочеством, а тем Виктором, который мыл посуду в «Трех кошках» и говорил тихо и застенчиво.
