Эмма вдруг увидела, как наяву: темный осенний вечер, еще молодая Кварна возле ворот и серебристый призрачный силуэт с ней рядом – от него веяло лесными тропами, тьмой опустевших гнезд, льдом застывающих ручьев.
Фейери. Его ни с кем не перепутаешь, даже если ни разу не видел.
– Она больна, – прошелестел тихий голос. Незнакомец протянул руку к Кварне и положил в ее ладонь мешочек из темного шелка. – Завари ей эти травы, дай выпить и хорошо укутай. Того, что в мешке, хватит на три раза. Все поняла?
Кварну трясло от страха – мешочек так и прыгал в ее руках, словно пытался сбежать. Не дожидаясь ответа, фейери поправил капюшон и скользнул прочь от ворот. Кварна обернулась: в одной из комнат горел теплый оранжевый свет, и маленькая девочка в длинной сорочке смотрела в окно.
– И ты заварила травы, – завороженно промолвила Эмма. Кварна кивнула.
– Заварила, миледи. И дала-то вам выпить тогда втихаря от вашей матушки, а то мало ли, что могли подумать? Что я вас отравить решила. Какого страху натерпелась, пока вас укладывала! Утром иду, а сама дрожу: вдруг вы уже мертвая? А вы не спали, сидели с куклой. И улыбались, как ангелок!
– Почему он вдруг пришел? – спросила Эмма. От слов Кварны веяло какой-то старой тайной, и Эмма поняла, что не хочет ее раскрывать.
От некоторых секретов лучше держаться подальше. И не протягивать к ним руку – оторвет.
– Не знаю, миледи, Господь свидетель мой, не вру, – горячо зашептала Кварна. – Потом он снова появился и вроде бы уже знал, что вы поправились. Передал вам ягоды, я сказала, что в поселке угостили. Один раз еще приходил: вы играли в саду, уже сумерки были. Я принесла вам фонарик и вижу – он стоит у ворот. Тихо так, как тень. Смотрел на вас, и вот клянусь вам, миледи, я тогда точно знала, что ему грустно. Чувствовала.
– Как его звали? – спросила Эмма. Ей сделалось тоскливо. Она посмотрела в сторону мертвеца: полицейские прикидывали, как его поднимать и как нести в участок. Кто-то из слуг побежал в сторону дома за носилками.
«Вот кто-то, кто переживал обо мне, – подумала Эмма. – Заботился. А я и не знала. А теперь его убили».
Но почему? Чем она заслужила эту заботу?
Почему вдруг фейери захотел, чтобы человеческая девочка выжила? Это настолько не вязалось с тем, что Эмма знала об обитателях холмов, что от волнения у нее разболелась голова.
– Галхаад, – прошептала Кварна. – Он потом пропал на несколько лет. Я, вы знаете, думала, что он просто пожалел вас. Ну как птичку больную жалеют или кутенка брошенного. А потом в лесу Мэри Смиссон нашли, помните? Я тогда подумала, что нет, эти никого не жалеют. Нету жалости в ихней породе.
Эмма помнила. Мэри была единственной дочерью поселкового кузнеца. Когда ее принесли из леса – обнаженную, с заляпанными кровью ногами, убитую ударом в сердце и издевательски увенчанную короной из красных ягод, то кузнец лишился рассудка и бросился к холмам, чтобы больше не вернуться.
Нет, фейери в самом деле не ведали ни пощады, ни жалости.
– Почему он приходил? – спросила Эмма. Кварна пожала плечами.
– Бог мне свидетель, миледи, не знаю. Я хотела у него спросить, но не отваживалась. Это же фейери! Сейчас он стоит и на вас смотрит, а если что ему не по нраву, так и головы полетят. Я уж старалась не нарываться. Держи рот закрытым, языка не потеряешь.
Эмма понимающе кивнула. Рука горела там, где ее оплела красная нитка Коннора, и Эмме казалось, что вокруг нее звенят и другие нити – те, которые соединяли ее с мертвым фейери.
Кто его убил? Зачем он приходил и следил за ней все эти годы? Даже заботился – а это вообще дико для фейери, они никогда не станут лечить человеческого ребенка.
Голову стало наполнять болью.
– Хорошо, Кварна, – вздохнула Эмма. Слуги принесли носилки, но класть на них мертвеца не спешили: Эмма видела, что они боятся. Кварна провела ладонью по глазам, поднялась и торопливо двинулась в сторону дома. Шеф Брауни и Коннор смотрели ей вслед, но не сказали ни слова. Эмма вздохнула и подошла к ним.
– Господи помилуй, я не буду его трогать, – сказал Джим, паренек, который служил в поместье уже три года. – Запомнит меня, вернется ночью, да и поминай, как звали.
Коннор одарил его таким взглядом, что Бен сразу же осекся. Еще неизвестно, придут ли за ним фейери, а грозный хозяин – вот он, и с ним не стоит связываться.
– Помянем в лучшем виде, – фыркнул шеф Брауни, и Джим с полицейскими склонился над мертвецом и принялся перекладывать его на носилки. Эмма подумала, что кому-то ведь предстоит обмывать тело и готовить к похоронам.
– Его звали Галхаад, – сказала Эмма. – И, как я поняла, он много лет держался рядом с поместьем и следил за мной.
Шеф снова фыркнул, Коннор удивленно вскинул брови. Галхаада подняли, понесли к воротам. Рука фейери, бледная и тяжелая, свесилась с носилок, и Эмме сделалось тоскливо до слез.
– Он вылечил меня, когда я болела легочной горячкой, – продолжала Эмма. – И потом приходил несколько раз, но держался в стороне. Я не знаю, зачем ему было за мной наблюдать.
Шеф вынул трубку и снова сунул в рот, закусил зубами.
– Может, видел в вас добычу? – предположил он. – Это знаете, так наблюдают за тем, как растут животные на ферме. Жирок нагуливают, все такое. А по осени под нож.
Эмма поежилась. Представила, как могла бы оказаться без дома в Йолле, и Галхаад снес бы ей голову серебряной косой. Может, он и правда видел в ней очередной трофей?
– Меня больше интересует, почему фейери до сих пор не наводнили Дартмун, – сказал Коннор. – Убит один из них, а они ничего не делают. Я не верю, что они не заметили, что его нет.
Шеф Брауни пожал плечами.
– Может, он тоже изгнанник вроде Тавиэля?
– Уши-то целы, – парировал Коннор, и шеф кивнул.
– Да. Уши не обрезаны. Возможно, сочли, что с него хватит проломленной башки.
Коннор окинул Эмму пристальным цепким взглядом, словно хотел увидеть то, что в ней видел Галхаад, и произнес:
– Вызывайте этого изгнанника на допрос, шеф. И что там у вас с инструментами?
***
Инструментов в Дартмунском отделении полиции было немного, но все содержались в идеальном состоянии, и сразу было понятно, что тут никто не умеет с ними работать. Коннор выбрал маленький изогнутый нож и, крутя его в пальцах, смотрел в окно: Тавиэль, сегодня одетый в подчеркнуто скромный серый костюм, шел к отделению полиции и выглядел дерзко и независимо.
– Хитрая он дрянь, – прокомментировал Шон, высоченный парняга с такой рыжей шевелюрой, что казалось, будто в кабинете горит еще одна лампа. Шона отделили в помощники столичному профи, и молодой полицейский едва не раскрывал рот от уважения.
– Почему дрянь? – поинтересовался Коннор, хотя прекрасно знал ответ. Шон фыркнул.
