Совсем недавно Эмма была здесь. Ходила, говорила, делала свои цветы, смотрела на Коннора и улыбалась ему. Совсем недавно он мог к ней прикоснуться, ощутить тепло ее тела, нежность рук.
«Мне приходилось обладать, – подумал Коннор, бездумно поворошив шелковые лепестки. – Но я никогда не терял безвозвратно».
Он сел за стол, уткнулся лицом в ладони и долго сидел неподвижно, без единой мысли в голове. Горе захлестывало его ледяными волнами. Коннор опомнился только тогда, когда к его плечу прикоснулись. Он поднял голову и увидел Тавиэля – эльф протягивал ему бокал с каким-то золотистым содержимым.
– Выпейте, – посоветовал Тавиэль. – Вам станет легче. Я уже выпил.
Коннор задумчиво принял бокал и спросил:
– Я от него не умру?
– Нет, – грустно улыбнулся Тавиэль. – После всех наших приключений я считаю вас своим другом. И убивать не стану, только помогать.
– Что ж, – вздохнул Коннор, – это уже кое-что.
Зелье было похоже на южное вино; Коннор осушил бокал и почувствовал, как боль притупляется. Не уходит до конца, но словно бы отступает. Тавиэль присел на край кровати и со вздохом произнес:
– Сегодня похороны.
Коннор посмотрел на него так, словно эльф залепил ему пощечину. Почему похороны? Почему так скоро?
Это было больно и несправедливо. Это было слишком быстро. Коннор не мог отпустить Эмму. Не так, все должно было быть не так. Если бы он успел отвести ее в церковь и сделать своей женой, сейчас все было бы по-другому.
Коннор молчал, чувствуя, как вся его душа сделалась туго натянутыми струнами, и они лопались одна за одной. Еще немного, и ничего не останется.
– Нет, – выдохнул он, с силой сжал переносицу. – Не надо.
Тавиэль удивленно посмотрел на него, кивнул каким-то своим мыслям.
– Я понимаю, что это тяжело, – сказал он. – Но…
– Лучше помолчи, – угрюмо посоветовал Коннор. – Не говори ничего. Если кто-то тронет ее, убью.
Тавиэль благоразумно понял, что с ним лучше не спорить.
Открытый гроб поставили в малой гостиной особняка. Коннор спустился туда, и все, кто пришел проститься с Эммой, сочли за лучшее отойти подальше. Кварна, всхлипывая, провела по щеке платком и спросила:
– Милорд, может, вам поесть?
Коннор отрицательно мотнул головой. Ему казалось, что он уже никогда не проголодается. Сама мысль о еде здесь и сейчас, возле тела Эммы, казалась ему кощунственной.
Он подошел к гробу, заглянул. Эмма казалась спящей. На щеках светился легкий румянец, губы были изогнуты в мягкой улыбке. Ее переодели в светлое платье, украсили цветами, и сейчас девушка была похожа на невесту. Коннор дотронулся до лба Эммы, и ощущение было таким, словно он прикоснулся к кукле.
– И смерть, жених последний, ведет за руку… – негромко произнес Коннор. – Эмма, прости меня.
Она не ответила. Эммы здесь не было, и кукла в свадебном платье не имела к ней никакого отношения. Это было страшно и неправильно. Жители Дартмуна, которые собрались здесь, казались декорациями глупого спектакля, и Коннор чувствовал себя актером на сцене. Вот сейчас упадет занавес, театр взорвется аплодисментами, и Эмма в гробу откроет глаза.
– Пора, Коннор, – сказал шеф Брауни. Коннор обернулся к нему и только потом понял, что вокруг его правой руки разлилось рыжее пламя. Шеф отступил в сторону, люди испуганно вскрикнули и заговорили сразу, хором, призывая шефа Брауни отойти, а Коннора – успокоиться.
Шеф сделал шаг назад, понимающе кивнул.
Руку жгло.
– Не трогайте ее, – прохрипел Коннор. – Не надо. Пусть еще побудет.
Он хотел было сказать «Не отнимайте ее у меня», но голос пропал. Осторожно, словно приближаясь к хищнику, Шон подошел к нему и вложил в ладонь что-то круглое, прохладное.
– Это мне батя из подземелья привез, – услышал Коннор и вспомнил: тот шарик, свет которого нарастает во тьме. – Пусть у вас побудет. Может, пригодится.
Потом Коннор вдруг понял, что день рухнул в вечер, такой же дождливый и темный. Все разошлись, решив, наверно, что он повредился рассудком, и никто не отважился встать на пути у безумного мага и забрать гроб на кладбище. Он сидел возле гроба, кукла с лицом Эммы была неподвижна. Слуги зажгли лампы, и в их свете Эмма казалась незнакомкой.
– Чего я хочу? – спросил Коннор вслух. – Почему мне так больно?
Возможно, именно так и сходят с ума, не желая отпускать то, что, в общем-то, никогда и не было твоим. Эмму убили, а он, Коннор, продолжает глумиться над ней, не позволяя обрести покой. Нормальное поведение для негодяя, который потерял свою звезду.
Вот был свет – и погас.
Коннор вздохнул, поднялся со стула. Эмму надо было отпустить. Он склонился над гробом, посмотрел в бледное спокойное лицо, поправил прядку золотистых волос. Она была с ним, и теперь ее нет.
– Прощай, – едва слышно сказал Коннор. – Я позову слуг.
Он склонился к ее губам, поцеловал, понимая, что Эмма не откликнется на его поцелуй. Надо было перевернуть страницу и жить дальше. Солнце садилось, и жизнь продолжалась, пусть это было глупо и жестоко.
Коннор не понял, в какой момент это произошло: его вдруг оттолкнуло в сторону, и он увидел тонкую руку, сжавшую лацкан его сюртука. Эмма уже не лежала, она сидела в гробу, румянец стремительно заливал ее лицо, и в широко распахнутых глазах не было ничего, кроме страха. Свет шарика из подземелья фейери вспыхнул так, что темный осенний вечер превратился в солнечный летний день.
– Коннор! – выкрикнула Эмма и тотчас же повторила шепотом: – Коннор…
Он схватил ее за руку, еще холодную, но уже живую. Дотронулся до лица – теплое. Взгляд Эммы метался по сторонам, словно она не могла понять, где находится: Коннор обхватил ее голову ладонями, заставив смотреть прямо в свое лицо, и спросил, не веря самому себе:
– Эмма? Ты меня слышишь?
За дверями гостиной что-то с грохотом упало, и по дому рассыпались удивленные и испуганные голоса. Эмма смотрела в глаза Коннора, и он чувствовал, как все, что в нем разорвалось и рухнуло за эти страшные дни, исцеляется и возрождается под ее взглядом.
– Слышу, – прошептала она. – Что случилось?
Коннор обнял ее, подхватил на руки, вынимая из гроба и стараясь не думать о том, что могло бы случиться. Он провел по волосам Эммы одним из аналитических заклинаний и понял, что произошло позавчера во дворце. Келемин приготовил им особый подарок, ударив Эмму последним заклинанием. Оно не убило ее, а погрузило в состояние, похожее на смерть.
Если бы Коннор не упрямился, не позволяя похоронить Эмму, то она пришла бы в себя уже в могиле. Фейери приготовил для нее поистине ужасную участь.
«Не думать об этом, – велел себе Коннор. – Только не думать».
