ВЕСНА
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Свое первое впечатление о Розмере я получила перед самым заходом солнца, последние лучи которого придали древним каменным фасадам розовато-золотистый оттенок. Поместье, бывшее в прошлом аббатством, предстало моим глазам обширным, но беспорядочным комплексом – со стенами, расчлененными на несколько ярусов карнизами, четким ритмом ризалитов с «елизаветинскими» окнами и двумя зубчатыми башнями, устремленными в темнеющее небо.
В этот миг все мои представления о родной матери поколебались. Я, конечно же, узнала усадьбу – по ее чудесным рисункам. Я узнала и лес, и сову, что, громко хлопая крыльями, выпорхнула из верхнего окна, и даже лисицу, которая шустро перебежала изрезанную колеями дорогу, заметая следы пушистым хвостом.
А я-то все это считала лишь плодом маминой фантазии…
Печаль, так и не заглохшая за месяц, что минул с ее кончины, снова острыми когтями заскребла по сердцу. И я уставилась в окно арендованного автомобиля. Как будто за стеклом могла вдруг появиться мама.
Моя добропорядочная, сдержанная, типично «английская» мама. Она никогда не рассказывала мне о своей жизни до Сан-Франциско, куда перебралась лет в двадцать с небольшим, и где познакомилась с моим будущим отцом, а потом вышла за него замуж. После моего появления на свет мама стала иллюстрировать детские книги и создала целую галерею невероятно детализированных рисунков девственного английского леса – то завораживающего и манящего, то грозного и пугающего.
Пока машина медленно продвигалась по рытвинам, я обозревала места, послужившие этим рисункам истоками. Все былые годы я полагала, что мама сбежала в Сан-Франциско из какого-то захолустного городка в поисках лучшей жизни. А теперь я удивлялась самой себе – с чего я такое надумала?
– Это тот самый дом? – спросила я шофера, мужчину лет шестидесяти в черной униформе, дополненной фуражкой и красивым галстуком; его нанял поверенный для того, чтобы встретить меня в аэропорту.
– Он самый, – заглушил мотор водитель.
Мы оба воззрились на громадный особняк. Его фасад оплетали плети неукротимого дикого винограда, в безудержном исступлении пытавшиеся заползти внутрь сквозь трещины в оконных стеклах.
– Сколько времени он пустует?
Шофер потер подбородок:
– Лет сорок, около того. Когда я был мальчишкой, в имении постоянно устраивались пикники и празднества. Очень пышные, на широкую ногу.
– А что же случилось?
– Сейчас, мисс, все задаются этим вопросом. Когда-то усадьба ширилась и процветала, жизнь бурлила в ней ключом. И вдруг все разом пошло прахом.
– А те люди, что здесь жили? Куда они подевались?
– Старая леди умерла, насколько мне помнится. А ее сын и дочь уехали за границу, да так и не вернулись.
Сын? Я даже не подозревала о существовании дяди. Сердце вновь затрепетало в волнении.
– Вы их помните?
– Конечно. Лорд Шоу, граф Розмерский, был мне ровесником. Но мы с ним не общались – разного полета птицы… А леди Каролина слыла необыкновенной красавицей. Правда, была себе на уме… Всегда держалась от родни особняком.
Каролина… Это он о моей матери!
Леди Каролина…
– Можем ехать в город, – сказала я. – Там меня ждут.
– Хорошо.
Глядя в боковое зеркало на удалявшуюся усадьбу – величественную и невообразимо огромную, но пришедшую в полное запустение, я почувствовала, как сердце опять защемила боль.
Мама… Почему ты скрывала все это от меня столько лет?
Мамин поверенный снял для меня номер в местной деревушке, Сент-Айвз-Кросс. Когда мы приехали туда, часов в шесть вечера, дверь гостиницы оказалась запертой, а само поселение утопало в темноте. В том разбитом состоянии, в котором пребывал мой организм, почти отключившийся от усталости и сбоя биоритма из-за смены часовых поясов, я мало что смогла разглядеть. Небольшие кирпичные домики с деревянным вторым этажом накренялись над узкими улочками и островками света, отбрасываемого на асфальт фонарями. На центральной площади я разглядела старинную каменную веху – указатель средневековой торговой общины. Из прочитанной когда-то статьи об истории рынков и торговых поселений я знала, что вехи подобного типа назывались «масляными крестами», и почему-то это вернуло меня из задумчивости на землю. Вечер выдался сырым и зябким, но я все равно уловила запах земли, пробуждавшейся к жизни после зимы. Хотя на дворе стоял только февраль.
Водитель понес мой чемодан в гостиницу; я молча, как в тумане, пересиливая обострившуюся хромоту, последовала за ним.
И очутилась в крошечном холле; за стойкой регистрации не оказалось ни одной живой души. Стойка плавно вливалась в паб, где на меня откровенно, разве что не выпуская из рук кружек с пивом, уставились немногочисленные посетители. Я кивнула, но на мое приветствие ответила лишь одна женщина.
Шофер протянул мне визитку:
– Позвоните, если вам что-то понадобится, леди Шоу.
В знак протеста против подобного обращения я помотала головой. Какая из меня леди! Однако суетливый шорох за спиной подсказал мне: постояльцы паба, трое мужчин и две женщины, расслышали мой титул и имя. Растерявшись, я поблагодарила водителя:
– Спасибо! Вы мне очень помогли.
Шофер коснулся пальцем фуражки. И я стала убирать его визитку в бумажник, моля Бога, чтобы за регистрационной стойкой появилась хоть какая-нибудь работница и дала мне ключ от номера прежде, чем я от истощения свалюсь с ног прямо в холле.
Бог услышал мои молитвы! Не прошло и минуты, как передо мной возникла тучная седая женщина, аккуратную короткую стрижку которой портили несколько непослушных прядок.
– Я могу вам помочь?
– Да. Меня зовут Оливия Шоу. Джонатан Хавер должен был забронировать для меня номер…
Оглядев меня с головы до ног, женщина сняла с крючка ключ и положила на стойку:
– Третий этаж. Наверх по лестнице и до конца.
Я крепко сжала трость.
– А лифта у вас нет? Мне не так-то легко пересчитывать ступеньки.
– Нужно было оговорить это при бронировании.
– Извините. Я не подумала, что…
– Гм… – этот возглас прозвучал как полноценное слово. И хотя в глазах уже все плыло от измождения, мне пришлось прикусить губу, чтобы не прыснуть со смеху. – Уже графиня, да? – скривила рот портье.
Будучи редактором весьма уважаемого и популярного кулинарного журнала, я привыкла путешествовать. И в поездках не раз сталкивалась с невоспитанными людьми. Но грубость этой особы граничила с хамством. Глубоко вдохнув, я процедила:
