– На самом деле, роман – лишь предлог, – тихо произнес Самир и, тоже сместившись, обвил мою шею рукой и притянул к себе ближе. Страстное желание захлестнуло меня вместе с паникой. А потом мои руки оказались на его плечах, а лицо – в сложенной чашечкой свободной руке Самира. Его пальцы скользнули по моей скуле. Несколько бесконечных, эмоционально напряженных секунд он только молча смотрел на меня. А потом резко наклонил голову, устранив между нами зазор.
И поцеловал меня.
Голова моя закружилась, и мне пришлось прильнуть к Самиру, иначе я бы выпала из машины в дождливую ночь. Его губы были твердыми и в то же время податливыми, теплыми и сочными. И я не смогла не ответить ему. Мне захотелось выпить его всего, как будто он был волшебным зельем со вкусом засахаренного фенхеля. Кончики его усов щекотали мне губу. От этого ощущения я вконец потеряла голову; мне захотелось засмеяться, но я лишь коснулась его лица, прильнула еще ближе, еще… И мы оба отключились от реальности. Я подняла руки к его волосам, и на палец тут же намотался завиток – шелковистый, блестящий и дерзкий. Большой палец Самира спустился по моей шее вниз и замер в ложбинке между ключицами.
А затем я вдруг вспомнила его фотографию с клапана книги. Самир на ней выглядел таким молодым, всего на двадцать пять лет. А мне в конце лета грозил стукнуть сороковник. А еще мне подумалось о деревне, сплетнях и странности, несуразности всей ситуации. Я опять запаниковала: «А вдруг я потеряю его дружбу, лишусь его общества?» И оттолкнула парня. Грубо. Решительно.
– Я не знаю, стоит ли…
– Не думай ни о чем, – Самир снова наклонился и приподнял большими пальцами мой подбородок: – Давай вернемся ко мне домой.
Мои ладони вонзились в его плечи, и, пока мы целовались, мое тело пробила дрожь: я представила Самира в постели нагим. Его, себя и…
Я опять оттолкнула его:
– Самир! Остановись. Подумай. Это же безумие.
– Почему?
– Ты намного моложе меня!
Он тихо рассмеялся:
– Пять лет – не разница.
– Не пять, а семь!
– Ерунда, – его губы коснулись моего подбородка, скользнули по плечу.
– Но… все так зыбко. Я не знаю, что будет дальше и… Я ничего не знаю…
Внезапно Самир распрямился:
– Ты серьезно…
Мое сердце бешено колотилось, дыхание сбилось; я отчаянно его хотела, но сейчас… Разве я бы это вынесла?
– Я не могу…
Самир отвернулся к окну. И положил руки на руль.
– Примите мои извинения. Я… ошибся.
– Нет! – я приложила руку к груди, в которой все еще пылал огонь. – Не в этом дело.
– Забудьте обо всем, Оливия. Я просто все неверно истолковал.
На мгновение я замерла в коконе его машины, борясь с желанием перебраться к нему, усесться на колени и прижаться всем телом к телу Самира. Но какой ценой? Для меня, для него? У меня не было уверенности, что я готова к новому всплеску эмоций, а интуиция подсказывала мне: с Самиром эмоций будет через край.
И все же я еще поколебалась, смущенная линией его профиля, формой его рук. Сердце сжалось в страхе от силы желания и…
– Спокойной ночи, – сказала я. – Спасибо вам.
– Угу…
Открыв дверцу, я выскочила в дождь и ощутила, как кожу больно закололи тяжелые капли.
ЛЕТО
«Летний вечер, летний вечер… Для меня это всегда были два самых прекрасных слова в английском языке».
Генри Джеймс
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Чуть ли не за одну ночь весна уверенно и бесповоротно вступила в свои права по всей округе. Кукуруза на полях вымахала в одночасье, как волшебные бобы из английской народной сказки о Джеке. Лесные поляны выстилали сплошными коврами цветы пролесок. Несколько недель я провела в суетливом водовороте встреч, ужинов и телефонных переговоров с Америкой. Джокаста выслала в Розмер целый десант специалистов; они периодически совершали налеты на поместье – и всегда в сопровождении оператора Йена. Мы отсняли фрагменты, которые должны были предварять и завершать каждый выпуск программы, и, представив себе, что все это выйдет в эфир, я испытала легкую нервозность.
Но плюсы перевешивали и минусы, и поводы для волнения. Два подрядчика осмотрели дом от крыши («плохая») до фундамента («в основном, хороший, прочный») и озвучили мне свои цены на выполнение работ. Ошеломляюще огромные! Я отвезла их сметы в Лондон архитектору, которую наняла, и попросила все проверить. Она была специалистом по памятникам зодчества и истории и через неделю объявила мне, что обе сметы корректны и оправданы. Я поручила ей разработать первоначальный план, предупредив, что одобрять и утверждать его предстояло Гортензии с подвластными ей членами комитета по планированию. «Не беспокойтесь, – заверила меня архитектор, – Такие Гортензии есть в любом местном совете. Она доставит вам немало проблем, но я приложу все усилия, чтобы свести их к минимуму».
Я выбрала второго подрядчика, потому что мне понравилась его манера себя держать и то, что он не говорил со мной свысока, как обычно разговаривают с ничего не смыслящими невеждами. Он представил мне поэтапный план работ – с севера на юг, сначала крыша, потом нижний этаж, включая кухню, столовую залу, гостиные и комнаты для прислуги.
А пока велось согласование кровельных работ, строители взялись отремонтировать комнату в гостевом домике.
Задаток за выполнение работ, к моему большому удивлению, удалось выплатить за счет доходов от аренды. Хавер выписал мне чек за последние полгода на сумму в сто тысяч фунтов. Их быстро бы «сожрали» мои грандиозные замыслы, но мне нужно было только продержаться до получения денег от продажи маминого дома в Менло-Парке.
Выйдя из офиса подрядчика, я сообразила, что мне еще требовался бухгалтер. Другой, не Хавер, хотя тот все равно был юристом. «Надо будет обратиться к графу, – решила я. – Чтобы он мне кого-нибудь порекомендовал».
Первым делом надо было, конечно, урегулировать все вопросы с уполномоченным по перепланировке и перестройке домовладений, то есть с Гортензией. На то время, пока архитектор разрабатывала план и передавала мне для изучения, я сняла квартиру над одним из магазинчиков на главной улице деревни. Она состояла только из спальни/гостиной и кухни, но зато окна выходили на холмы и садик в заднем дворе. И я, наконец, смогла себе готовить пищу сама, благодаря чему обрела еще большую уверенность.
Квартира позволила мне также развернуть «оперативную деятельность». На огромной маркерной доске, которую я купила в писчебумажном магазине, я создала своеобразный «центр управления» в попытке как-то упорядочить жизнь. Я разделила доску на секции: статьи и колонки, над которыми я работала; задачи по обустройству Розмера (дом/сад); мамина тайна; хронология жизненного пути Виолетты и пикники. В редакции мы применяли этот метод для составления журнального плана, и я привыкла к визуализации данных.
