– В этом нет необходимости, – сказал Джордж. – Мы ненадолго.
Я последовала за его шаркающими шагами в кабинет, а там граф взял со стола конверт:
– Ваша мать сказала: если вы найдете картины, я должен буду вам вручить вот это.
В горле у меня пересохло:
– Если я найду картины?
Джордж кивнул.
Конверт был из неотбеленной оберточной бумаги коричневатого оттенка. Внутри лежало что-то увесистое. Я быстро надорвала конверт в надежде обнаружить там письмо или записку. Но нашла лишь простой латунный ключ. Без каких-либо опознавательных знаков. Он мог быть от чего угодно!
– Только это? И ничего больше?
– Да, – опустившись в кресло, граф положил одну руку поверх другой, уже опершейся на набалдашник трости.
– Мама приезжала в Англию, – пробормотала я, рассматривая ключ.
– Да. Повидаться со мной прошлым летом.
– Значит, она знала, что жить ей осталось недолго.
– Да.
– А она сказала, от чего умирала?
– Нет. Но, смею предположить – от рака.
Ну, конечно! Мама никогда не сказала бы мне о своей смертельной болезни. А пневмония часто ускоряла уход раковых пациентов.
– Наверное, она вам объяснила и цель, с которой вовлекла меня в это долгую, безумную охоту за сокровищами вместо того, чтобы все рассказать своей дочери.
Улыбка графа показалась мне горько-сладкой.
– Сожалею, моя дорогая. Но нет. Впрочем, я склонен думать, что вы довольно скоро все узнаете.
Ощутив вдруг страшную усталость, я вздохнула:
– Хорошо. Спасибо вам, – я наклонилась и поцеловала графа в щеку. – Увидимся в среду.
Когда я выпрямилась, Джордж спросил:
– Этот ваш молодой друг… Не он ли – тот писатель из Сент-Айвз-Кросса, что издал нашумевший роман?
– Да, это он.
– Я читал о нем. И производит он впечатление умного молодого человека. Но вы же помните, Оливия: вам нужен человек, который бы помог вам возродить Розмер.
Я ласково улыбнулась графу:
– Помню. Вам хочется, чтобы я вышла замуж за вашего племянника. Но, боюсь, я – слишком американка для такого шага.
– Очень хорошо. Не забывайте только о своем титуле и предопределенном им положении в обществе. Только и всего.
– Постараюсь, – крепко сжав ключ, я направилась в библиотеку.
– Ты собирался рассказать мне о своей книге, – напомнила я Самиру, как только его разыскала. – О твоем романе знают все, кроме меня.
– Кто все?
– Граф. Питер, водитель. Он сказал мне намедни, что ты знаменит.
– Но ведь ясно, что это не правда.
– И все же, – не отступилась я.
– Пока тебя не было, я кое-что заметил, – подвел меня к картинам Самир. – Они все абсолютно одинаковые по размеру.
Я прикрыла глаза, признав его правоту.
– Мне это тоже бросилось в глаза, – вздохнув, я пересекла комнату и, взяв две картины, перевернула их тыльной стороной. Полотна были состарены, причем явно аналогичным способом. – Это копии!
– Все?
– Не знаю…
Мы стали переворачивать картины, одну за другой. Из четырнадцати три точно оказались копиями. Остальные смахивали на подлинники, но доказать это могла только экспертиза.
– А ты не думаешь, что твоя мать делала копии?
– Сомневаюсь, – пожала я плечами. – Мама не стала бы этим заниматься. К тому же весь прошлый год она лихорадочно работала над собственным проектом. Внезапно осознав присутствие дворецкого, ожидавшего у двери, я сказала: – Нам пора.
Мы вышли из графского дома и пошагали к фургону.
Самир молча распахнул передо мною дверцу. Вокруг нас пела свою песнь ночь; где-то в отдалении слышались стрекот сверчков и шум струившейся воды. А пробудившаяся от дневного сна сова громко ухала на луну.
– Ты можешь его прочитать, – промолвил Самир. – Я тебе это уже говорил.
– Нет. Не буду. Пока ты сам не дашь мне свою книгу, – забросила я ногу в салон автомобиля. – Я могу подождать.
Не сказав больше ни слова, Самир обошел машину, забрался на водительское сиденье, завел мотор. И долго просидел так в темноте, вцепившись в руль руками.
– Что-то не так?
Такая же яркая луна, как и накануне ночью, освещала нас сквозь лобовое стекло холодным бледным светом.
– Просто… та комната. Все эти картины. Вся эта история, замки, усадьбы, дворянские роды… Все это теперь – твой мир.
– Не совсем так.
– Так, Оливия, так. И наши социальные сословия слишком разнятся. Это факт.
– Не говори так, – сказала я и в знак несогласия приложила пальцы к его губам. – Давай будем просто самими собой. Пусть будет, что будет! Ладно?
Я отняла руку от его рта, но Самир схватил мои пальцы:
– Мы оба устали. Поедем спать?
– Бок о бок?
– Да, – повернув руль, Самир выехал с подъездной аллеи на дорогу. – Что хотел граф?
Я разжала руку:
– Мама передала мне ключ.
Мне снились розы. Тысячи и тысячи роз и одна гигантская оранжево-персиковая красавица, кружившиеся в воздухе и падавшие на землю. Я проснулась, дрожа и недоумевая: к чему бы это? Поняв, что я уже не сплю, кот, лежавший на моей ноге, подкрался тихонько к лицу.
Я находилась в доме Самира. В его кровати. Но его со мною рядом не было. И я обняла Билли, поцеловала в мордочку и тихо поприветствовала его: «Доброе утро!» Образ роз, кувыркавшихся в небе, снова всплыл перед глазами. Что эта персиковая роза значила для мамы? Она любила все розы, и теперь я стала лучше понимать, почему. Но именно этот персиковый цветок она рисовала чаще всех остальных. Может быть, он имел для нее особое значение?
Весь безумный день в ожидании Самира пролетел для меня в полудреме и отрешенных раздумьях. Я думала о Гранте и о фермерше, что принесла мне спаржу. О Пави, заявившей, что ее мать не одобрит связь сына со мной. О розах, о спальне Виолетты.
И о ключе, оставленном мне мамой.
Пока мы ехали с Самиром из Марсвик-Холла в Сент-Айвз-Кросс – окутанные бархатистым мраком ночи и под музыку, игравшую по радио, – я пересказала ему все, что поведал мне граф: и о маминой болезни, и об ее поездке в Англию прошлым летом. Но мы даже не попытались разгадать очередную загадку. Оставили все, как есть. И я поняла, как сильно нас обоих изнурил день. Он выдался очень долгим и трудным.
– Ну, уж завтра вечером я приготовлю тебе ужин, – сказала я. – Одна фермерша поделилась со мной потрясающей спаржей, а я купила к ней бараньи отбивные и горошек, – стоило этим словам слететь с моего языка, как я занервничала: не слишком ли по-домашнему они прозвучали? И попыталась это сгладить: – Я лишь имела в виду, что…
