Николай кивнул.
— Тогда руки в ноги и ходу, комнату связи через пятнадцать минут заберут. Сиди, сейчас проедем, пропуск оформлен на тебя.
Соболев сел за руль, завел мотор. Но тронуться не успел.
Стекло пошло трещинами от попадания пули и в каждой из них — отражался солнечный свет, отчего всю машину высветило мгновенной вспышкой. Николай успел пригнуться, за прикрытие приборной панели и двигателя прежде чем вторая пуля, чуть не задев его, прошла выше. Его осыпало осколками стекла…
Твою ж мать…
Двигатель работал, а это было главное. Стараясь не высовываться, Николай воткнул передачу, одной рукой перехватил руль, другой — нажал на ногу мертвого уже человека, заставляя нажимать на газ. Машина столкнулась с чем-то, еще раз переключить передачу он не мог — нечем выжать сцепление. Потому ему оставалось только сильнее выворачивать руль и жать и жать на газ. И Волга не подвела — с ревом, треском и скрежетом, она все же вырвалась из ловушки, пошла на первой, зверски завывая мотором…
…
Стрелок опустил Гусара
[32] — стрелять он больше не мог. Из посольства на шум выбегали солдаты КГБ и посольские.
— Уезжаем…
Он не был уверен, что попал.
Берлин-Прага. 10 марта 1989 года
Волгу он оставил на улице — выскочил из машины и бросился бежать сломя голову. Соболев был или мертв или тяжело ранен, и помочь он ему не мог ничем.
Вопрос был во времени — он понимал, что если до этого его и не искали, то теперь будут, и раз Соболев оформил на него пропуск — значит, и вопросов кто был в машине — не будет. Заодно придумают и что-нибудь про Половцева, что это он его и убил. Зачем? А какая разница?
Решив, что весь вопрос — во времени, он за пятнадцать минут — рекорд — добрался до вокзала, с рук у спекулянтов ему повезло купить билеты на Виндобону
[33]. Переплатил, потратил большую часть денег — но этот поезд не проверяли. До последнего — Николай стоял на подножке, смотря не сядет ли кто в вагон в последний момент — пока проводница с присущим ей тактом не согнала его с неположенного пассажиру места.
Не сели…
У Николая не было вещей кроме небольшой сумки, с которой он не расставался. С ней он прошел на свое место.
— Здравствуйте…
— Здравствуйте.
Машинально отметил — семья, не может же быть…
Отец, мать, ребенок — девочка, лет десять. Русские, судя по говору — как раз ленинградцы. Едут домой.
Старался не привлекать к себе внимания, уступил нижнюю полку, сам полез на верхнюю. К разговору вроде бы и не хотел прислушиваться, но уши то не заткнешь.
Сколько в ГДР получает научный работник и сколько у нас…
А вот там в Берлине даже телевизоры Шарп в свободной продаже стоят…
Квартиры у них — у каждой лоджия закрытая, еще в подвале кладовка — а у нас…
Зам декана себе командировку в Японию на симпозиума пробил, сволочь…
Надо ту дубленку все-таки купить, дешевле уже не будет…
Репетициями доберу…
Все это говорилось с какой-то обыденной, застарелой озлобленностью, причем совершенно не стеснялись тут же находящегося ребенка. Интересно, а какой вырастет эта девочка? Жадной, циничной мегерой?
Он слез с полки, пошел в тамбур, якобы покурить. Эти — притихли, как будто догадались, что он слушал.
Николай про себя усмехнулся — наверное, сейчас думают про себя, не стукач ли. Боятся…
И пусть — боятся…
Поезд громыхал на стыках, подходя к какой-то станции.
…
Он проголодался. Решил сходить в вагон-ресторан, он был за два вагона от них.
В вагоне-ресторане никто и ничто не привлекло его внимание, он заказал, расплатился. Когда доедал бутерброд — с другой стороны состава в вагон-ресторан зашли двое. Мужчина — аккуратные усики, лет сорока, похож на чиновника — и с ним женщина. Ростом с него, то есть метр восемьдесят, блондинка, короткая модная стрижка. И хотя вели они себя совершенно естественно, на него не обращали никакого внимания — наигранность он почувствовал.
…
Перед Прагой — он пошел к проводнице, осведомился, сколько стоим. Сказал, что пойдет, сигарет купит, спросил, продают ли за рубли.
Проводница сказала, что нет.
Он пошел в тамбур, при нем не было никаких вещей.
Вышла проводница, открыла дверь, выглянула. Жесткий перестук колес — поезд проходил одну стрелку за другой.
А вот теперь пора!
Проводница, как и было положено, стояла в открытой двери, он максимально вежливо отстранил ее и прыгнул на перрон Праги-главной с быстро замедляющего ход поезда.
— Мужчина! — ветер и грохот колес заглушили возмущенный крик.
На женщину, слава Богу, не похож…
Прага-главная встретила высоченной стеной — благо скорый поезд приходил на первый путь. Он побежал по направлению к багажному отделению — оно было ближе.
Praga-Hlavny.
Если и встречают — что маловероятно — они не успели связаться с теми, кто в поезде. Но скорее всего не встречают.
Шарахнувшись от кого-то, он влетел в длинный, гулкий подземный переход, ведущий от путей прямо в город. За спиной визгнуло, пронзительно заскрипело железо — кто-то сдернул стоп-кран, но было уже поздно.
Ушел…
Берлин-Прага. 11 марта 1989 года
Сэр Колин прибыл в Прагу снова вполне официально — по своему паспорту, вместе с туристами.
Он вспомнил по пути из аэропорта другой визит в страну социалистического лагеря, много лет назад, в Бухарест. Он туда прилетел на самом деле как турист, ну и… осмотреться. Его поселили в старом отеле, там было полно прислуги, которая все время пыталась им что-то продать за иностранную валюту. Как то раз он вошел в номер и обнаружил там незнакомую симпатичную женщину с бутылкой шампанского, которое она попыталась ему продать. Шампанское было местным, то есть плохим — и он вежливо но твердо отказался. Женщина рассмеялась и сказала — дурачок, в цену вхожу так же и я…
Восточная Европа, как она есть.
