— Ой, как будто это сложно. То и дело болтают, особенно когда напьются. Документы теряют…
Натирбофф понял, что надо сменить тему.
— Скажите, а как вы относитесь к коммунистам? И к коммунизму. Если это не личный вопрос, конечно.
— Ой, а как к ним относиться? Сложно, но жить можно. Если знаешь как… А вещи, что мы оставили — их забрать нельзя будет?
Натирбофф как будто очнулся от сна — такая реакция у него была на этот вопрос.
— Боюсь, что нет. Где Ирина?
— Она в Германии. Ей ведь можно будет потом приехать?
— Простите?
— Потом приехать. Сюда.
Натирбофф покачал головой — всё было как в дурном сне.
— Думаю что нет. Вы понимаете, что вашу дочь могут обвинить в государственной измене?
— За что?
— Вы передавали в США секретную военную информацию, вы это понимаете?
— Ой, да кто поверит. Если кого и обвинят, так этого дубака. И правильно. Нечего…
Этого Натирбофф не вынес — вскочил и вышел из кабинета
Гас Хатауэй ждал в соседнем кабинете — там был выведен приемник от микрофона, но видеосъемка не велась. Глаза его блестели охотничьим азартом…
— Мюрат, это одна из самых поразительных записей, которые я слышал.
— Спасибо.
— Нет, серьезно. Кто она вообще? Дура?
— Нет, она не дура. С ней что-то не так… Я пока не могу выразить, что именно. Но она — не подстава.
— Нет не подстава. Русские не стали бы разрабатывать такую дикую легенду.
— Это не сыграешь.
— Вот именно.
— Но остается ее дочь. Истинный Арлекин.
— Что значит истинный Арлекин? — удивился Хатауэй — похоже это и есть Арлекин, как бы странно это ни было. Похоже, что она контролировала свою дочь и в целом — схему.
— Это не так. И ее надо найти и вывезти.
— Кого?
— Ирину!
— Да ты с ума сошел, друг, — удивился Хатауэй. — Мы и так пошли на огромный риск, зайдя на из территорию близ Ленинграда. Теперь КГБ обо всем знает, соваться туда — безумие.
— Мы имеем перед ней моральные обязательства.
— Перед — ней? А она вообще знает смысл слов «Моральные обязательства»? С виду не похоже…
ГДР. 9-10 марта 1989 года
Канал обратной связи с их группой был довольно простым и основывался на том же принципе что и основной канал. Они подали в газету объявление — «Группа опытных маляров оказывает услуги по покраске помещений, покраска внешняя и внутренняя, дорого». Последнее слово отпугивало многих — немцы есть немцы, они лишнего пфенинга не потратят. Но если кто-то и звонил — поняв, что это случайный человек, они выслушивали его и вежливо отказывали под любым предлогом. Далеко, или уже есть заказы или еще что.
Но этот звонок был иным.
— Здравствуйте, вы подавали объявление о том что красите здания?
— Да, герр, э…
— Штраус. Мне как раз нужны опытные маляры. Но работать придется на большой высоте…
…
Через некоторое время они встретились на окраине города. Справа — угрюмо дымил трубами какой-то химический комбинат, загрязняя природу, пейзаж был мрачным и отталкивающим. В транспортном потоке на дороге грузовых машин было больше, чем легковых.
Куратор был явно на взводе, нервничал.
— Ту работу, которую провалили вы, выполнил другой человек. Но он вышел из-под контроля, его надо найти и убрать.
Колдфилд изумился
— Как мы будем его искать? Если мы начнем задавать вопросы, кто-то обязательно вызовет милицию. А то и Штази!
— Не нервничайте. Мы знаем, где он примерно должен появиться. Надо будет его обнаружить и убрать.
Оказалось, что цель надо искать не где-нибудь, а в районе советского посольства на Унтер-ден-Линден.
У них был собственный транспорт, и у координатора — польский фургон Ныса; это примерно как старый Форд-Транзит или ЛДВ, только похуже. Все члены группы имели солидный опыт выживания на улицах и охоты на людей — вот только они понятия не имели, насколько применим опыт Ольстера или Белфаста к Восточному Берлину. В Белфасте всё понятно, кто свой, кто чужой, где надо опасаться, а где нет. Местное население запугано взрывами и расправами, если оно что и заметит, то пройдет мимо, а если и стуканут, то не в полицию, а в отряд самообороны района или в местную ячейку.
Здесь своих нет, смертельно опасно везде, по данным британской разведки ту или иную связь со Штази имеет каждый шестой житель ГДР; то есть страна пронизана стукачами, в столице этот процент еще выше. Сообщить о подозрительных людях может любой, и адвоката не будет, и правозащитники шум не поднимут, и попадешь не в Кэш
[93] а в коммунистический застенок. И не выйдешь оттуда.
Они выделили три патруля по два человека, патрулировать улицы близ посольства, у каждого была фотокарточка и маленькая рация военного образца — только за нее могли отправить в застенок. Остальные остались в фургоне и Томми Грин, известный тем, что в девять лет застрелил сверстника — паписта, вертел в руках винтовку с оптическим прицелом и помповым перезаряжанием. Он не знал, что существуют такие винтовки — похожие на хорошо знакомый АК, но такие удобные и тихие. Как опытный стрелок, он мог оценить хорошее оружие.
Пока было все хорошо, у них был даже кофе — в машине была плитка. Но они понимали, что в любой момент тишина может взорваться, а дальше — или пуля и темнота, или холод сибирских застенков…
Подбежал Корки, самый молодой из группы.
— Он только что подъехал! Русская черная машина!
— Садись!
…
Томми Грин имел большой опыт обстрелов британских патрулей и машин и знал, что если стреляешь по патрулю — надо вывести из строя в первую очередь хвостового стрелка, если по машине — водителя. Обездвижил машину — и дело почти сделано.
Но это-то и было его ошибкой.
Выстрел по водителю достиг цели, а вот пассажир оказался намного проворнее, чем Томми того ожидал. Когда он выстрелил, пассажир уже пригнулся, прикрылся приборкой и двигателем, и пуля цели не достигла.
Контактер моментально оценив ситуацию, тронул машину с места: несмотря на стрельбу с глушителем оставаться здесь нельзя было ни единой лишней секунды.
Они опять облажались.
Прага, ЧССР. Март 1989 года
Окончательно состав на подписание договора по проекту Созвездие определился в последний момент: дали согласие поляки, им надо было менять устаревшие ФИАТы, ровесники Жигулей, а «Полонез» — не замена. Таким образом, с румынами и болгарами набралось пять стран
[94]. Объем производства планировался до полутора миллионов машин в год.
