Ноа подался ко мне:
– Вполне вероятно, что мы зачали малыша прямо на этом столе. Просто для твоего сведения.
Пересилив дрожь, я поблагодарил, но отказался от торта и отправился на поиски Кэмрин.
Она стояла среди женщин, кивала, поддерживая их разговор. В руке у нее была бумажная тарелка с несъеденным куском торта. Интересно, Ноа и ее посвятил в секрет?
Когда Кэмрин увидела меня, ее глаза расширились, она извинилась и отошла от коллег.
– Что ты здесь делаешь?
– Привет, дорогая. – Я поцеловал ее в щеку. – Я был в этом районе. Подумал, что стоит зайти.
Она тепло улыбнулась мне:
– Рада тебя видеть. Ты хорошо себя ведешь?
– Я? Ни в коем случае. Что в этом веселого? – Я подмигнул ей.
Это была наша первая встреча после эротического свидания на моем диване. Я множество раз проигрывал в голове воспоминания о том, как мой язык довел ее до оргазма. Обычно я вспоминал об этом, когда один лежал ночью в постели. Отвечая на ее прерывистые стоны, мой язык двигался все быстрее и быстрее, пока она не кончила. Мне хотелось повторения.
А потом мы ели мороженое, и не просто мороженое, а итальянское джелато, и смотрели эпизод ее любимого ТВ-шоу «Охотники за международной недвижимостью». Ее удовлетворенный вздох, когда она положила голову мне на грудь, был само совершенство. Мне это понравилось. Понравилось обнимать ее.
Наш разговор в тот вечер был серьезным. Я поделился с Кэмрин воспоминаниями детства, рассказал, как я злился на родителей за то, что они оторвали меня от всего, что я знал, и увезли в другую страну. Первые годы на новом месте я чувствовал горечь и обиду, но теперь эта страна стала для меня домом.
Я вспомнил, как Кэмрин почти заснула в конце вечера. Я решил, что она, должно быть, чувствовала себя в безопасности в моих объятиях. Потом я вызвал такси и отправил ее домой, но из моих мыслей она не уходила.
Черт. Я точно знал, что влюбился в Кэмрин. Она была не похожа на других женщин. В ней была основа. Она сумела сделать так, что мне захотелось создать семью… Или, возможно, мне всегда этого хотелось, но я не мог найти женщину, которая удовлетворила бы мой разум, мое тело и душу.
Пока не появилась она.
Дедлайн быстро приближался, но я так и не придумал, как сказать ей о том, что я чувствую на самом деле.
Я замер. Моя рука лежала на пояснице Кэмрин.
– Поедешь со мной в одно место?
– Сейчас? А как же работа? – спросила Кэмрин, вопросительно глядя на меня.
– Прошу тебя. Я хочу кое-что тебе показать. – Вернее, я хотел ее кое с кем познакомить.
Должно быть, Кэмрин что-то увидела в моих глазах. Поизучав меня с минуту, она улыбнулась:
– Ок.
Глава двадцать пятая. Кэмрин
Я улизнула с работы, что было мне совершенно не свойственно, и от этого у меня кружилась голова. Я чувствовала себя непокорной и живой. Я держала Стерлинга за руку. Мы вприпрыжку бежали по тротуару, пока он не остановился возле подземного паркинга.
– Я здесь оставил машину. – Стерлинг потянул меня за собой.
– Мы уезжаем из города? – Я не ожидала, что мы куда-то поедем, поэтому немного удивилась.
– Увидишь. – Он нажал на кнопку сигнализации, и спортивный черный седан замигал огнями прямо перед нами.
– У мужчины есть план. Мне это нравится.
Мы сели в салон, обитый кремовой кожей, в котором восхитительно пахло одеколоном Стерлинга.
– Я открываю для тебя новый фрагмент моей жизни. – Он грустно улыбнулся мне.
– Даже не знаю, что и сказать.
– Скажи «да». Обещаю доставить тебя домой к ужину.
– Да.
Мы ехали минут сорок. Потом пересекли мост, ведущий в Нью-Джерси. Я не спрашивала, куда мы направляемся, но не потому, что мне это было не интересно. Я не спрашивала, потому что доверяла Стерлингу, и мне хотелось, чтобы он это знал.
– Что это за группа? – спросила я.
Фоном негромко звучала музыка с компакт-диска. Это был атмосферный рок, и мне понравилось настроение, которое он создавал: до боли нежное и глубокое, но при этом наполненное возможностями.
– Это моя любимая группа, называется «Разбитые колокола». – Стерлинг смотрел прямо перед собой, не отрывая глаз от скоростного шоссе. Я не могла не почувствовать, что мыслями он был далеко.
Наконец мы съехали с трассы и несколько раз повернули. Местность я не узнала и не имела понятия, какое приключение нас ожидает. Когда Стерлинг сбросил скорость и остановился перед зданием, на котором было написано «Дом престарелых Уэстбрук», сердце у меня упало.
Мне все стало предельно ясно. Это было все равно что открыть глаза после того, как долгое время находился под водой. Это – что бы это ни было, кто бы ни жил тут – было важной частью его жизни. И он решил поделиться этим со мной.
Стерлинг заглушил мотор, и на нас нахлынула насыщенная тишина момента. Моя рука замерла на полпути к дверце, когда я увидела, что он просто сидит и смотрит прямо перед собой. Я уронила руку на колено.
Мое сердце забилось быстрее, когда я осознала всю важность происходившего.
– Стерлинг…
Наконец он облизал губы и повернулся ко мне:
– Возможно, это была плохая идея.
Я снова посмотрела на здание, потом перевела взгляд на него.
– Ты боишься испугать меня или того, что я не справлюсь с тем, что мне предстоит увидеть?
– Что-то в этом роде. Я просто засомневался.
– Я не сбегу, – заверила я его и ободряюще сжала его руку.
– Ок. Тогда вперед. – На его лице появилась решимость.
– Может быть, ты сначала скажешь мне, зачем мы сюда приехали? – Я попыталась улыбнуться.
– Верно. – Стерлинг хмыкнул и открыл дверцу машины. – Идем. Я все объясню.
По пути к зданию он сказал мне, что у его мамы ранняя деменция. Он рассказал о том, как ушел его отец, и о том, что в некоторые дни его мама чувствует себя лучше, в другие – хуже. Когда Стерлинг получит наследство, он первым делом переведет ее в более симпатичное место ближе к его дому. Когда мы расписывались в журнале на стойке администратора, мое сердце таяло.
Наконец нас направили в комнату 302.
Казалось, все в этом доме престарелых знали Стерлинга. Он явно был постоянным посетителем. Все, от мужчины, подметавшего пол, до медсестер и директора, знали Стерлинга. И для них он не был красивым и успешным адвокатом, о котором недавно говорили в новостях. Он был преданным сыном, любящим свою мать.
Стерлинг остановился у двери матери и повернулся ко мне. Его лицо было мрачным.
