— А это откуда знаешь?
— Я же шпион, забыл?
— Что ж хорошо. — Лукас взъерошил пятерней волосы. — Меньше придется объяснять. Значит, тебе известно, что мы целовались.
— Вот это да! — присвистнул Белл, заправляя рубашку в бриджи. — Нет, это и для меня новость. И что, возникли проблемы?
Лукас кивнул. Беллингем всегда давал умные советы, умел быстро и рационально соображать и хранить тайны. Потому он и пришел именно к нему. Лукас не имел ни малейших сомнений в том, что разговор останется между ними.
— А что за срочность? Почему ты решил решать проблемы по ночам?
Лукас понурился и взъерошил волосы.
— Это из-за Реджинальда.
Белл уставился на него как на умалишенного:
— А он тут при чем?
— Он намерен на ней жениться.
Едва эта мысль была озвучена, Лукас понял, насколько она ему отвратительна. Ледяные щупальца страха стиснули ему сердце.
— И она согласна? — Лоб Белла перерезала морщинка.
Лукас кивнул и скрестил руки на груди.
— Завтра утром приезжает ее отец, а вечером они намерены объявить о помолвке.
Белл прищурился.
— Барон Уинфилд будет здесь?
— Да, но дело не в этом.
— А в чем же? — Белл озадаченно почесал подбородок. — В том, что ты любишь Фрэнсис Уортон, а она выходит замуж за другого?
— Нет. Реджинальд заявил, что я так заинтересован в том, чтобы закон о занятости приняли, потому что его автор — мой брат.
Белл обхватил голову руками.
— Я ничего не понимаю! Ты вроде не пьян, а несешь какую-то ахинею. Будь добр, объясни, какая связь между свадьбой мисс Уортон и сэра Реджинальда и этим чертовым законопроектом о занятости.
— Никакой, — ответствовал Лукас и развел руками, — если не считать, что я сам все запутал… запорол… поставил с ног на голову — как хочешь, так и называй.
Белл ничего не понимал и просто моргал.
— Как так?
— Я ухаживал за Фрэнсис, одобрял закон, а теперь уезжаю.
Белл нахмурился.
— Ты уезжаешь? Когда?
— Да, утром, после того как еще раз — последний — поговорю с Фрэнсис.
— Что ты ей скажешь?
— Пока не знаю, но, думаю, правду.
Белл потер рукой лоб.
— От тебя одна только головная боль, Кендалл, а я не люблю, когда у меня болит голова. Давай-ка с самого начала и по порядку. Ты говорил с сэром Реджинальдом о законопроекте?
— Да, вчера во второй половине дня.
— Что он сказал?
— Рассчитывал на взятку, а потом обвинил меня в предвзятости из-за Карла.
— Разумеется, все это ради брата, — фыркнул Белл. — Что здесь нового? Ты и сам это знаешь… или нет?
Лукас почесал щеку. После этого дурацкого парика у него, наверное, теперь до конца дней будет все чесаться.
— Я вообще-то был уверен, что это хороший закон.
— А теперь ты считаешь иначе? — Проницательные голубые глаза Белла прищурились.
— Да, больше я не верю, что он принесет пользу всем.
Белл поднял руку в шутливом приветствии.
— Наконец-то ты прозрел!
— Что? — в недоумении переспросил Лукас.
— Законопроект о занятости ужасен: лично я даже не намеревался за него голосовать.
Лукас некоторое время молча взирал на друга, словно впервые видел.
— И ты ничего мне не говорил?
Белл обнял друга за плечи, подвел к кровати, и они оба уселись.
— Кендалл, я знаю тебя с тех пор, как мы были подростками. Ты честный, добрый и надежный, настоящий друг. Но не создан для политики: слишком прямолинейный и открытый.
Лукас вздохнул и, прежде чем признаться Беллу в том, что никогда и никому не говорил, опустил голову и самым внимательным образом изучил свои сапоги, едва видные в полумраке. Убедившись, что они ничуть не изменились с тех пор, как их надел, он буркнул:
— По правде говоря, я всегда чувствовал, что титул…
— Ну да, — кивнул Белл. — Титул графа тебя тяготит.
— Тебе и это известно? Что ж, старина, похоже, ты действительно хороший шпион: сверхъестественно проницательный, — усмехнулся Лукас.
— А ты сомневался? — фыркнул Белл. — Только судьба не делает ошибок. Был ты рожден для этого или нет, сейчас ты граф, и облечен властью, чтобы принимать важные решения, которые могут влиять как на других людей, так и на всю страну. Твой брат хоть и был человек честный, но, боюсь, не видел дальше собственного носа. Ты другой. Ты рассматриваешь проблему с разных сторон, сочувствуешь людям, заботишься о них. Теперь тебе осталось только одно — довериться себе.
— Довериться себе, — эхом повторил Лукас.
— Совершенно верно. Твой самый лучший советчик — ты сам: знаешь, как поступить правильно. Так сделай это, когда речь пойдет о голосовании и парламенте.
— И с мисс Уортон, — добавил Лукас.
— Ну да, и это тоже, — ухмыльнулся Белл.
Лукас тяжело вздохнул.
— Бо́льшую часть прошлого года я агитировал голосовать за этот закон всех, кто соглашался меня слушать.
— Поэтому у тебя еще есть время: месяц или два, — чтобы пойти на попятную. — Белл засмеялся. — Но что-то мне подсказывает, что при поддержке мисс Уортон у тебя все получится.
Лукас стиснул зубы.
— Она не станет меня поддерживать. А когда узнает, кто я на самом деле, и вовсе возненавидит.
Белл всем своим видом выразил недоумение:
— Даже если ты изменишь свое мнение относительно закона?
— Но ведь я лгал ей, причем неоднократно, как быть с этим? — в отчаянии стукнул кулаками по столу Лукас.
Белл кивнул.
— Значит, остается только одно: сказать ей правду, — и будь что будет. Пусть решают звезды.
Лукас посмотрел в окно: на темном ночном небе не было ни одной звезды.
— Скажи-ка мне, лорд Беллингем, когда ты успел стать таким мудрым?
Белл пожал плечами.
— Знаешь, днем, когда высплюсь, я еще мудрее.
Глава 27
Лукас пришел в библиотеку раньше обычного: не спалось, надоело ворочаться в постели, — и, решительно отбросив одеяла, он встал и принял обличье графа Кендалла, причем без помощи камердинера.
Ливрея лакея была аккуратно сложена и упакована в сундук. Сначала Лукас намеревался при первой возможности сжечь одиозное одеяние, но потом передумал: нет, он не станет жечь приличную одежду, а подарит одному из слуг. Время, проведенное в качестве лакея, многому его научило, и в первую очередь — бережливости. Вещи, которые с легкостью выбрасывают их хозяева, слуги могут носить еще долго, что существенно экономит бюджет.
