Вестенхольц как раз и стал жертвой этой умышленной оплошности. Замерзший, изголодавшийся, облаченный в лохмотья, скрывавшие всевозможные побои, он был окончательно сломлен. Я дивилась тому, сколько жалости ощущала к нему. Конечно, я ненавидела маркграфа, причем с момента нашей первой встречи. Он был отвратительным существом и не заслуживал ничего, кроме смерти. И все же, глядя на него, бледного и истощенного, я испытывала всеобъемлющую грусть. Разве мы могли ощущать моральное превосходство над ним, если позволяли тюремщикам пинать его ногами и лишать еды?
– У вас ничего не осталось, – сказал Вонвальт. – Все кончено. Вы лишились земель и титулов. Вашего дома больше не существует. Имперский герольд вымарал ваш герб. То доброе имя, что вы заслужили, будучи стражем северных берегов Империи, окончательно опорочено. – Вонвальт шагнул вперед и присел. Когда он снова заговорил, его голос слегка смягчился. – Сейчас вы еще можете сделать благое дело. Спасите хоть что-нибудь. Не забирайте правду с собой. Расскажите мне, как он это сделал. Расскажите мне, где он получил это знание. Расскажите мне, кто помог вам.
Вестенхольц открыл рот, чтобы заговорить, но издал лишь сухой хрип. Вонвальт повернулся к тюремщику.
– Принесите немного эля, – сказал он. Через несколько минут Вестенхольцу дали смочить горло, и он смог говорить.
– Но вы ошибаетесь. Ничто не кончено, – сказал бывший маркграф. Он говорил негромко, но убежденно. Вместо того чтобы сокрушить дух Вестенхольца, последние несколько дней лишь укрепили его решимость. То, насколько искренне прозвучал его голос, напугало меня. – Это лишь начало.
– Да чтоб его, – пробормотал сэр Радомир и сплюнул на пол. Он резко указал на маркграфа. – Сэр Конрад, вы зря теряете время. У него не осталось ничего, кроме пустых пророчеств.
Вонвальт не сводил глаз с Вестенхольца.
– Сэр Радомир прав? Неужели ваши последние слова будут столь банальными?
– Вы не заставите меня ни в чем признаться, – раздраженно сказал Вестенхольц, словно Вонвальт был попрошайкой, приставшим к нему на улице. Он отвернулся и снова уставился в окно. – Моя судьба в руках Немы.
Сэр Радомир гневно вздохнул.
– Если бы я хотел слушать эти бредни, то пошел бы к храму. Там толчется дюжина умалишенных, чьи проповеди звучат куда убедительнее. Увидимся на виселице. – С этими словами шериф ушел.
Вонвальт долго смотрел на Вестенхольца. Дождь снаружи усилился. Одно было ясно: казнь пройдет в эффектной обстановке.
– Вы не особенный. – Вонвальт говорил так, будто просто перечислял факты. – Вас не признают мучеником. Вы умрете бесславной смертью, ненавидимый всеми, и о вас будут помнить лишь как о человеке, устроившем безжалостную, бессмысленную резню.
Вестенхольц закатил глаза.
– Если вы собираетесь убить меня, то покончите с этим поскорее.
На этот раз Вонвальт вздохнул и печально улыбнулся. Он на несколько мгновений о чем-то задумался, а затем покачал головой, словно мысленно спорил сам с собой. Когда он заговорил, слова его звучали тихо.
– Я был там. Я видел, что находится по ту сторону. – Вонвальт приблизился к маркграфу, оказавшись с ним лицом к лицу, и его голос наполнился потусторонней силой. – Если бы вы знали, что вас ждет, то не спешили бы умирать.
Самообладание Вестенхольца впервые пошатнулось. Он не смог сдержать страх, и тот отразился на его лице. Нема, даже у меня от тона Вонвальта по коже побежали мурашки. Впрочем, я ведь там тоже была. Я своими глазами видела правду.
– О чем вы говорите? Что там? – сам того не желая, прошептал Вестенхольц. Его глаза были широко распахнуты. Должно быть, Клавер наполнил его голову всевозможной чушью, и бывший маркграф лишь теперь начал понимать, что эти проповеди были пустыми. Он напомнил мне саму себя, когда я взывала к солдату на берегу Гейл. Даже подобное унижение было лучше того, что ждало по ту сторону. Неудивительно, что Вестенхольц сломался, оказавшись на пороге смерти и чудовищного загробного мира, столь же темного и необъятного, как океаны мира, и полного хищных существ. Удивляло лишь то, сколько на это понадобилось времени. Но, по моему опыту, люди часто оказываются способны отрицать реальность своего положения даже перед лицом совершенно неопровержимых доказательств.
Вонвальт поднялся и повернулся к выходу.
– Я дал вам предостаточно времени, чтобы помочь мне. Скоро вы все узнаете сами.
– Что там, Правосудие? – снова спросил Вестенхольц. Его голос зазвучал громче и настойчивее, однако мы уже уходили. – Правосудие? Что там? Правосудие!
Но он не получил ответа… по крайней мере, от Вонвальта.
* * *
Мы вышли на улицу и направились к рыночной площади. Вокруг лил проливной дождь, затоплявший переполненные дерьмом канавы по обе стороны дороги. Зима прошла, и холода отступили, отчего Долина стала наполняться неприятными запахами, и я поняла, что летом находиться здесь станет невыносимо.
За десять минут быстрой ходьбы мы добрались до площади. Там, как и распорядился Вонвальт, уже возвели виселицу. Небо над нами было темным, его затянули раздутые черные облака, и до нас доносились раскаты грома. Несмотря на погоду, здесь собралась огромная толпа, и в воздухе висело ощутимое напряжение и предвкушение зрелища.
Мы начали пробираться через толпу. Никто не осмеливался кричать на нас, хотя многие сердито и возмущенно ворчали нам вслед. Я этого почти не замечала. В моей голове боролись за внимание мысли о прорицаниях и загробной жизни. Мне подумалось, что такая погода – это проявление божественного недовольства, но разве могли изначальные боги быть недовольны тем, что должно было произойти? Вонвальт всегда верил в Естественный Закон – в идею о том, что правила морали и этики абсолютны и не зависят от законов, принятых человеком. Если это действительно было так, то Вестенхольц по любым меркам заслуживал смерти. Возможно, ответ крылся в трудах Правосудия Кейна и его теории Связанности. Несмотря на то что сейчас мы могли насладиться мщением, решение казнить Вестенхольца могло оказаться неправильным по неким объективным причинам. Возможно, оно толкало нас на тот временной путь, который вел к гибели Аутуна. И тогда, может быть, боги не проявляли свое недовольство, а предупреждали нас?
Или же в тот день просто стояла отвратительная погода.
Вонвальт не дал мне особых указаний, куда становиться, поэтому я встала рядом с ним на эшафоте. Вскоре к нам присоединились сэр Радомир и лорд Саутер, первый – с чувством мрачного предвкушения, а второй – с крайне жалким видом. Несколько месяцев назад реакция лорда Саутера удивила бы меня, но за это время я изменила свое мнение о нем. Он оказался не только человеком чести, но и трусом. Его мягкий подход был порожден не желанием поступать правильно, а слабыми моральными устоями. Как он желал поскорее избавиться от нас, так и я желала поскорее избавиться от него. После моего отъезда из Долины нашим дорогам больше было не суждено пересечься.
