Поэтому, увидев Вонвальта в гневе, я испугалась. Несмотря на то что Брессинджер уверял меня в обратном, я ожидала, что разговор будет непростым.
Гэрвин несся по улицам быстрее, чем позволялось в стенах города. Снег еще не выпал, но тучи уже сгустились над Долиной, закрыв собой тусклое зимнее небо. Я вовсе не торопилась встретиться с Вонвальтом и потому совсем пала духом, когда мы приблизились к резиденции лорда Саутера. На центральных улицах города уже зажигали фонари, и с каждой минутой они пустели все больше – колючий мороз и приближающийся снегопад заставляли горожан и торговцев спешно расходиться по домам.
– Я поставлю коня в стойло, – сказал Брессинджер, когда стражник впустил нас в ворота и я спешилась. – Сэр Конрад в своих покоях. – Он помедлил. – Если хочешь, дам тебе совет: лучше честно расскажи ему, чего ты хочешь. Сэру Конраду нужно, чтобы его люди были собранны и сосредоточены на текущих делах. Он не может позволить, чтобы ты отвлекалась, особенно теперь.
К дому я шла как на виселицу. Я видела отблески света в окне Вонвальта на углу резиденции мэра. Войдя в дом, я сняла плащ. Никто из слуг не встретил меня. Я повесила плащ, сняла ботинки и поднялась по лестнице.
– Хелена, это ты? – позвал меня Вонвальт. Я попыталась понять по его голосу, в каком он настроении, но у меня не вышло.
– Да, – ответила я почти шепотом.
– Я у себя. Иди сюда.
Я пересекла коридор и вошла в комнату Вонвальта. Он снова сидел на банкетке у окна, одетый в одну лишь рубаху и короткие штаны, и курил трубку. В комнате витали табачный дым и запах вина со специями; у очага, в котором трещали и искрили полена, на небольшом столике стоял кубок.
– Дубайн рассказал тебе о сэре Отмаре? – спросил он.
– Рассказал, – ответила я.
– Значит, ты понимаешь, насколько все серьезно.
– Да.
– Хорошо. Тогда давай потратим пять минут, и не более, чтобы разрешить наши недомолвки. У меня есть заботы и поважнее, чем думать о том, нравлюсь я моему секретарю или нет.
Несмотря на его слова, он не выглядел разгневанным. Только мрачным.
– Я должна перед вами извиниться, – нервничая, сказала я.
– Да, должна, – сказал Вонвальт. – Садись.
Я села.
– Выпей вина.
Я налила себе вина и сделала большой глоток. Благодаря выпивке и пылавшему рядом огню я быстро согрелась.
Какое-то время мы сидели молча. Несмотря на то что мои первоначальные опасения уже развеялись, я ждала, когда Вонвальт заговорит.
– Когда я впервые увидел тебя, Хелена, – начал он, глядя в окно, – я испытал жалость. Ты была юной, одевалась в тряпье и старую, пожертвованную храмом одежду, питалась болотным элем и подачками. Твои родители были мертвы. Ты и сотни других оказались на попечении государства. – Он издал протяжный, тяжелый вздох. – Я, конечно, не был сиротой, но я потерял мать в очень юном возрасте. Думаю, ты об этом уже знала. Болезнь не ведает чинов, она забирает императоров так же скоро, как и нищих. И так же она забрала мою мать. Мой отец заплатил врачам баснословные деньги, но они не смогли справиться. – Он сделал долгую затяжку из трубки. – Я лишь хочу сказать, Хелена, что знаю, каково это – потерять родителя в юном возрасте. И в старшем тоже.
Я жалел тебя, но при этом увидел в тебе потенциал. Он окутывал тебя, как аура. У тебя был цепкий, проницательный взгляд. Храм занимал тебя всякой бессмысленной работой, однако ты все равно вела себя по-уличному. И все же я видел, что повадки эти – приобретенные, а не врожденные. Ты рядилась в них, как в плащ, чтобы выжить.
Я понял, что ты можешь быть мне полезна. Из всех попрошаек, шлюх, беспризорников и карманников того жалкого города лишь тебе хватило безрассудства попытаться ограбить меня, Правосудие Императора. Тогда я сделал тебя своей ученицей. Я научил тебя порядкам Совы и Ордена магистратов, законам Империи и юриспруденции. Я научил тебя языкам и манерам. Я дал тебе образование, какое многие лорды и мечтать не могут дать своим детям. Кроме того, я тебе еще и платил.
– Я знаю, что вела себя неблаго… – начала было я, но он поднял ладонь, заставив меня замолчать.
– Хелена, я не глуп. Я понимаю, что у юной девушки вроде тебя не может быть врожденного желания стать имперским магистратом. Я знаю, что наш образ жизни не позволяет нам заводить и поддерживать дружбу или отношения с другими людьми. Я не удивлен, что ты увлеклась этим юношей из стражи. Честно говоря, единственное, что меня удивляет, так это то, что ты только сейчас стала упираться. Сколько тебе, девятнадцать? Обычно в твоем возрасте девушки уже три года как замужем.
Он отпил вина и сделал затяжку.
– Ты очень дорога мне, Хелена… хотя и не в том отношении, на какое ты намекнула утром, – прибавил он с характерной суровостью, и я густо зарделась. – Но я не стану заставлять тебя заниматься тем делом, которое тебя не интересует, и вести такую жизнь, к которой у тебя не лежит душа. Ни тебе, ни мне не будет от этого никакого проку. Поэтому я хочу кое-что тебе предложить.
Я сидела как на иголках. Такого я совсем не ожидала. Я ждала, что Вонвальт устроит мне жесткую выволочку и решительно отправит восвояси. Из-за того, что он говорил со мной столь рассудительно, я почувствовала себя еще хуже. И я уже сомневалась, действительно ли хочу остаться в Долине Гейл. Разве мне, в конце концов, не наскучила бы подобная жизнь? Разве было не лучше остаться с Вонвальтом, пока мы не доберемся до Совы? Мои мысли настолько спутались, что мне хотелось кричать.
– Наши дела здесь продвигаются споро. Либо мы в ближайшие несколько дней выясним, кто убил леди Бауэр, либо этого не выяснит уже никто и никогда. Все это время ты будешь работать прилежно и усердно. Я постараюсь как можно чаще вовлекать тебя в расследование. Когда мы закончим, ты сможешь решить, хочешь ты остаться у меня на службе в качестве секретаря и ученицы или же ты хочешь остаться здесь. Справедливое предложение?
Оно было справедливым. Оно было настолько совершенно, непредвзято справедливым, что я расплакалась.
– Простите, – сквозь слезы сказала я. – Простите меня за то, что я так себя вела в последнее время. Но я не могу повлиять на то, что чувствую. Я не знаю, как мне поступить.
Я не часто плакала в присутствии Вонвальта, и ему явно стало неловко.
– Я не пытаюсь расстроить тебя, Хелена, – сказал он. – Я пытаюсь найти решение, которое подойдет нам обоим. Видишь ли, как бы мне ни хотелось, чтобы ты осталась моей ученицей, если ты будешь злиться и обижаться на меня, то станешь плохо работать, и тогда мы неизбежно расстанемся на дурной ноте. И мы оба не хотим этого, верно?
– Нет, – сказала я, быстро утирая глаза. – Нет, я этого совсем не хочу.
– Вот и хорошо. – Вонвальт потушил трубку и встал. Подняв лежавшее рядом письмо, он передал его мне. Я увидела сверху оттиск герба сэра Отмара – голову вепря и сломанное копье – и по неровному почерку поняла, что письмо писалось в сильной спешке. Пергамент был испачкан большими коричневыми пятнами застарелой крови.
