– Никто не выше закона, – сказал Вонвальт. – Если ваши прихвостни столь уверены, что мой клинок не дотянется до них, то пусть сознаются в содеянном. По вашим собственным словам, им ничего не грозит. Считайте это испытанием их веры.
Никто не подал голос. К этому моменту процессия остановилась вместе с Клавером, и люди столпились позади нас. Никогда прежде я не ощущала чужое внимание столь остро.
Вонвальт повернулся к войску и повысил голос:
– Кто пришел сюда из Моргарда? Кто из вас участвовал в сожжении Рилла? Именем императора Кжосича IV я обвиняю вас в убийстве. Если вы сознаетесь, я обезглавлю вас здесь и сейчас. – Он повернулся и указал на Клавера. – Патре Клавер утверждает, что вы выше законов общего права и что я не смогу этого сделать. Если вы верите словам священника больше моих, то признавайтесь! Вам нечего терять.
Мне казалось невозможным, чтобы над Хаунерской дорогой – одной из крупнейших дорог Империи, ежедневно пропускавшей через себя тысячи человек, – повисла тишина. Но в тот миг мы словно оказались на кладбище. Перед нами стояло войско из нескольких сотен человек, преисполненных праведного рвения и, несомненно, будучи частью толпы, чувствовавших себя непобедимыми, – и это войско было остановлено одним-единственным Правосудием. Даже надменные лорды, облаченные в свои дорогие доспехи и подпоясанные мечами, не могли вымолвить ни слова. Возможно, кто-то из них и был вассалом Вестенхольца, но дерзости своего господина они не разделяли.
– Эти воины отдали себя делу Бога-Отца, – громко произнес Клавер. Его маска спала. Я увидела за его словами гнев и страх. – Они дисциплинированны. Они не станут ввязываться в эти бестолковые игры.
Вонвальт не обратил на него внимания.
– Я уверен, здесь есть хотя бы один человек, совершивший то злодеяние. Я повторяю! Именем Императора я обвиняю любого, участвовавшего в сожжении жителей Рилла, в убийстве! Пусть тот, кто не согласен с этим обвинением, выскажется в свое оправдание!
– Это не преступление, если убиваешь еретиков, – крикнул кто-то из толпы. Мое сердце екнуло. Я надеялась, что ни у кого не хватит дурости ответить. Пусть Вонвальт искренне верил, что ни один человек не был выше закона, даже я понимала, что Клавер прав: здесь господствовали законы канонического права. Эти солдаты действительно принадлежали Церкви, одному из тех редких прибежищ, в которых человек оказывался недосягаем для длинной руки Императора. Впрочем, за подобную неприкосновенность часто приходилось платить тяжелыми повинностями – например, многолетней службой в неманском военном ордене, – и давалась она нелегко.
– Кто это сказал? – крикнул Вонвальт. Я видела, что он разъярен. Его ноздри раздувались, и он втягивал воздух глубокими, судорожными вдохами. – Кто это сказал?!
Чуть дальше толпа немного расступилась. Вперед вышел спешившийся рыцарь. Он был грузным, с уродливым, жестоким лицом. К храмовникам Савара присоединялись самые разные типы, и мне подумалось, что этот рыцарь относился к той категории, которая просто хотела убивать и не могла найти другого законного способа делать это.
– Сэр Конрад, пора закончить этот балаган, – нетерпеливо окликнул его Клавер. – Вы не можете причинить вред этому человеку. Он подчиняется законам Церкви.
– Какие преступления ты совершил в Рилле? – спросил Вонвальт рыцаря Голосом Императора. Казалось, что гром расколол небо. Идиот отшатнулся, словно его ударили по лицу кулаком. Я сразу же увидела, что он оказался особенно восприимчив к Голосу, поскольку не имел ни подготовки, ни прирожденного ума, чтобы хотя бы попытаться противостоять ему.
– Я изнасиловал женщину, а затем сжег ее живьем! Я п-пытался убить ее детей, но они сбежали! – заверещал он.
По воинам прокатилась волна смятения. Было легко предположить, что все они придерживались взглядов Клавера и что войско целиком состояло из дурных людей, желавших убивать и калечить под предлогом праведности. Но, конечно же, многие из храмовников были пусть и заблудшими, но по-настоящему благочестивыми и порядочными людьми, которые вовсе не хотели водиться с признавшимся насильником и убийцей.
Его товарищи отшатнулись от него. Вонвальт и Брессинджер спешились, первый с яростью в сердце, второй – с неохотой и чувством долга.
– Сэр Конрад! – крикнул Клавер. – Я вас предупредил!
– Закрой рот! – рявкнул сэр Радомир.
Вонвальт вытащил меч из ножен. Не медля он двинулся на рыцаря. Тот все еще не пришел в себя от Голоса, но все же выхватил свой собственный клинок.
– Ты сознался в совершении преступлений: насилия и убийства, – неумолимо сказал Вонвальт. – Именем его императорского величества Императора Кжосича IV я, Правосудие сэр Конрад Вонвальт, признаю тебя виновным и приговариваю к смерти через обезглавливание.
Брессинджер шел за Вонвальтом быстрым шагом, держа ладонь на рукояти меча. Рыцарь отшатнулся от них, немного поскользнувшись на склизком мощении Хаунерской дороги.
– Помогите! – крикнул он своим товарищам, но они подались назад, словно Вонвальт стоял в центре незримого круглого барьера. Некоторые, должно быть, считали, что рыцарь заслуживает смерти, даже если и верили, что Вонвальт не имеет права убить его. Другие попросту боялись, что их самих ранят или убьют, если они вмешаются. Но большинство все же не верили словам Клавера об их неприкасаемости. Как бы там ни было, все они были напуганы. Как жаль, что я не могу передать пером, какой трепет внушал в тот миг Вонвальт своим видом. Он представлял собой воплощение власти, разгневанного бога, неостановимого, как восход солнца.
– Подождите! – закричал рыцарь. – Просто подождите!
Вонвальт не стал ждать. Рыцарь бросился вперед. Вонвальт с неожиданной легкостью отразил удар его клинка и шагнул в сторону. Он трижды взмахнул мечом: первым движением он отрубил рыцарю кисть, державшую оружие; вторым занес клинок над его шеей; а третьим могучим махом отсек ему голову. Храмовники издали тяжкий вздох. Тело рыцаря еще несколько секунд держалось прямо, а затем неуклюже рухнуло наземь, короткими струями выплескивая на каменные плиты теплую кровь.
Я потрясенно следила за происходящим. Взглянув на сэра Радомира, я увидела, что мое удивление отражается и на его лице. А стоявшие за ним стражники просто наслаждались представлением. Оглядываясь назад, я понимаю, что этого следовало ожидать – в их понимании магистрат Империи был именно таким: воплощением смерти, скорым, решительным, справедливым. Но они не видели Правосудия, которого знала я: его внимание к тонкостям, терпение и медленное, скрупулезное применение законов. Они видели сэра Конрада из легенд и небылиц. Я же видела пугающее проявление безрассудства.
Вонвальт вытер клинок, а затем убрал его в ножны.
– Кто еще желает признаться? – Он развернулся и снова подошел к началу процессии. – Патре, может быть, вы желаете сознаться в подстрекательстве к убийству? Ведь это вы подговорили Вестенхольца отправить этих злодеев на юг?
