Мне претили эти мысли, которые, вдобавок ко всему, пришли ко мне прямо рядом с трупом. Они многое говорили о том, какая неразбериха царила тогда в моей голове и какую бурю чувств я испытывала, раз я отчетливо помню их по сей день. Откровенно говоря, мне кажется чудом, что люди выходят из юношеского возраста, хоть отчасти сохранив рассудок. Я все еще не уверена, что у меня это тогда получилось.
– Нет никаких сомнений в том, что мальчик скончался по злому умыслу… И в том, что лорд Бауэр об этом знал. – Последние слова Вонвальт прибавил, скривившись от отвращения. – Я договорился с сэром Радомиром, чтобы на его поиски отправили вооруженных констеблей. Надеюсь, скоро мы его поймаем.
– Что вы будете делать теперь? – спросил врач.
– Поговорю с помощником Бауэра. – Вонвальт повернулся ко мне. – Дубайн пошел в таверну?
– Да. Он немного не в себе, – сказала я, не испытывая угрызений совести за то, что наябедничала. Я хотела ранить его так же, как и он меня.
К моему удивлению и недовольству, Вонвальт ничуть не разозлился.
– Да, полагаю, что так, – рассеянно сказал он. – Прошлая ночь далась ему нелегко. – Он снова повернулся к мистеру Макуиринку. – Еще раз спасибо, что уделили нам время. И прошу прощения за то, что мы отняли у вас большую часть ночи.
– Я всегда рад помочь, чем могу, – великодушно сказал усталый пожилой врач. Я не сомневалась, что он закроется для посетителей, как только мы уйдем. Едва мистер Макуиринк отошел подальше, я повернулась к Вонвальту.
– Что произошло с Дубайном? – прямо спросила я.
– Ты о чем? – спросил Вонвальт.
– Вы знаете о чем, – сказала я. – Очевидно, это как-то связано с детьми. Всякий раз, когда мы обсуждаем или сталкиваемся со смертью ребенка, он впадает в уныние и становится злым. Он сейчас чернее тучи, напивается до одурения… – Я запнулась, внезапно пораженная очевидным ответом. Мне уже давно следовало догадаться. – Сэр Конрад, – спросила я, мгновенно позабыв о своем гневе, – он что, потерял ребенка?
Вонвальт косо посмотрел на меня и какое-то время молчал, оценивая меня взглядом. Когда он заговорил, голос его звучал крайне серьезно:
– Ты не скажешь ему ни слова из того, что я тебе поведаю. Не подавай виду, что ты об этом знаешь, даже если тебе захочется проявить сочувствие. Если проболтаешься, то увидишь, насколько черным может быть его настроение.
– Хорошо, – неуверенно сказала я. – Я ничего не скажу.
– Я не шучу, Хелена. Об этом нельзя даже упоминать.
– Я не буду, – сказала я, чувствуя, как меня саму уже охватывает печаль.
Вонвальт вздохнул. Казалось, что он вмиг постарел лет на десять.
– Дубайн потерял не одного ребенка, – негромко сказал он, – а двоих.
Я непроизвольно прикрыла рукой рот. В первый же миг я ощутила стыд. Как я могла не знать о Брессинджере нечто столь важное, нечто, объяснявшее его изменчивый темперамент?
– Как? – спросила я шепотом. От того, что Брессинджеру довелось пережить подобное горе, на мои глаза навернулись слезы.
– Во время Рейхскрига, – сказал Вонвальт, и на миг я подумала, что на этом он и закончит. – Нам тогда было девятнадцать… как тебе сейчас. Он и я служили в одной роте. Подробности значения не имеют. Мы сражались в Южной Марке Денхольца – дикое место, там и сейчас порой разгораются восстания. Пока мы бились там, небольшая армия венландцев вторглась в Грозоду с востока и сокрушила имперский гарнизон в Аннхольте. Они перерезали весь город, включая жену Дубайна и двух его младенцев-сыновей. – Вонвальт немного помолчал. – Что ж, нетрудно себе представить, как такая утрата меняет человека.
– Нема, – сказала я. Слезы свободно катились у меня по щекам. – Я не знала.
– Да, и неспроста. Дубайн – человек стойкий, но он каждый день несет на себе это бремя. Понадобились долгие годы дружеской поддержки и терпения, чтобы он стал таким, как сейчас, однако подобную боль можно лишь притупить, но не исцелить. Так что прости его, если иногда он теряет самообладание.
– Конечно, – сказала я, чувствуя себя совершенно отвратительно.
Вонвальт покачал головой и выпрямился.
– Что ж. Ты хотела знать и теперь знаешь. Но не позволяй Дубайну взвалить на себя еще и твое горе. Возьми себя в руки. Нам нужно приниматься за работу.
Я утерла слезы со щек и с глаз.
– Да, – сказала я. – Да, конечно.
– Тогда идем, – сказал Вонвальт. – Займемся делом.
* * *
Мы направились к городскому казначейству – двухэтажному зданию с деревянным каркасом, зажатому между городской ратушей и храмом. Все эти здания выходили на площадь – широкую, выложенную большими каменными плитами, – на которой, согласно городским указам, обычно запрещалось ставить лавки. Однако в тот день странствующий рынок, приехавший аж из Венланда, продавал товары из-за Нефритового моря, и площадь кишела торговцами и покупателями.
Мы пробрались через толчею и подошли к зданию казначейства. По очевидным причинам чужаков внутрь не пускали, и у двери нас остановил стражник.
– Вы служите сэру Радомиру? – спросил Вонвальт.
Стражник поднес руку к шлему.
– Да, сир, – сказал он. Стражник был лет тридцати, с прямыми длинными волосами и шрамами на лице от перенесенной в детстве оспы. Как и сэра Радомира, его ничуть не пугал ни Вонвальт, ни власть, которую он представлял.
– Я пришел побеседовать с Фенландом Грейвсом. Он внутри? – спросил Вонвальт.
Стражник кивнул и распахнул дверь. Почти сразу за ней начиналась деревянная лестница.
– Да, внутри. Давайте я вас провожу. Только мне придется забрать у вас меч, сир, – в казначейство нельзя с оружием.
Вонвальт вздохнул.
– Боюсь, для меня вам придется сделать исключение. – Он указал рукой на лестницу. – Идемте же, мое дело не терпит отлагательств.
Стражник помедлил, сбитый с толку.
– Как скажете, – наконец сказал он и начал подниматься на следующий этаж.
– Вы следили за ним? – спросил Вонвальт.
– Да, – негромко сказал стражник, не останавливаясь.
– И он не совершал ничего подозрительного?
– Я ничего такого не видел, сир. Приходил, уходил – все как обычно.
– Позже я бы хотел допросить вас и узнать, где он был. Вы ведь вели учет, как велел сэр Радомир?
– Вели, – немного раздраженно ответил стражник.
Пройдя по лестнице, мы вышли на широкую квадратную площадку, на которой лежал ковер, украшенный затейливым орнаментом.
– Мистер Грейвс ведет свои дела в этой комнате. Давайте я пойду с вами. Он считает, что я его охраняю.
– В этом нет необходимости, – сказал Вонвальт. – Вы можете вернуться в здание стражи и продолжить заниматься своими обычными обязанностями.
