Вонвальт перестал бормотать. Я посмотрела на него. Его взгляд стал стеклянным.
– Ты работаешь на лорда Бауэра, – сказал Вонвальт.
Труп вздрогнул и пошевелился.
– Лорд Бауэр, – сказал Грейвс. Голос покойника звучал так, словно его рот был набит землей или болотной жижей. Он был скрипучим, булькающим и глубоким.
– В городском казначействе, – сказал Вонвальт.
– Нефрит… хлопок развевается на легком ветерке, – давясь словами, произнес Грейвс. – Летний жаворонок… рулон дорогой ткани. Море. Я вижу море.
– Кто убил тебя? – спросил Вонвальт.
– Кто убил меня? – отозвался Грейвс.
– Кто убил тебя? – настойчиво повторил Вонвальт.
– Огромный грозодский верзила. Я вижу его сейчас, – неожиданно внятно сказал мертвец. Я мельком переглянулась с Брессинджером. Его лицо выражало то же, что и мое, – молчаливый ужас. После того как сэр Конрад разговаривал с трупом сэра Отмара в сторожевой башне на кургане Габлера, я знала, что Вонвальт мог и сам провести все необходимые обряды. Поэтому я начала гадать, в чем же заключалась роль Брессинджера в этом сеансе.
– Ты работаешь на лорда Бауэра, – повторил Вонвальт.
Последовала долгая пауза. Наконец Грейвс сказал:
– За жизнь я совершил многое, но подобного – никогда.
– Ты помогал ему вести учет городской казны.
– Отец Времени – строгий покровитель.
– Услышь меня! – внезапно рявкнул Вонвальт, отчего я вздрогнула.
– Я в лапах Плута, – сказал Грейвс. Я увидела, как на этих словах из его рта потекла черная жижа. По моим щекам лились слезы. Помня наказ Вонвальта, я пыталась заглушить рыдания.
– Ты работал на лорда Бауэра.
– В городском казначействе. – Жижа продолжала течь изо рта Грейвса.
– Ты платил деньги монастырю.
– Это темное место, – сказал Грейвс.
– Дочь лорда Бауэра держат в монастыре заложницей?
– В том месте все заложники.
Вонвальт повторил вопрос еще три раза, прежде чем смог получить хотя бы немного разборчивый ответ.
– Она – гостья опасного человека, – сказал Грейвс. Слова были произнесены как будто на вздохе. – Я очень страдаю, Правосудие. Отпустите меня и уходите.
– Как зовут этого человека из монастыря? Кто удерживает там Санджу Бауэр?
– Монастырь… темное место, – сказал Грейвс. Теперь его голос звучал так, словно говорила юная девушка. – Меня ждет черное будущее.
– Назови мне имя того человека.
Рот Грейвса открылся и закрылся, как у выброшенной на берег рыбы.
– Я в лапах Плута, – наконец промямлил он. – Того, кого ты ищешь, зовут охотником на рыб.
– Назови мне имя твоего нанимателя из монастыря.
– Это темное место.
– Имя!
– Темное место для темных деяний. Отец Смерти, забери меня. Я назвал тебе имя. Я вижу Белую Лань.
– Ты видишь лишь болото.
– Я вижу девушку в комнате. Кто она?
Я вздрогнула. Меня охватил озноб. С моих уст сорвался едва слышный стон.
– Молчать! – рявкнул Вонвальт. Было неясно, обращался он ко мне или к Грейвсу.
– Еще я ее слышу. – Голос Грейвса приобрел иные интонации. Кто-то – что-то – другое заговорило его устами. – Много времени прошло с тех пор, как мы говорили в последний раз. Кого же ты привел ко мне, Правосудие?
– Вы его потеряли, – сказал Брессинджер уголком рта. – Возвращайтесь.
– Нет, он все еще передо мной, – сказал Вонвальт. Его взгляд был стеклянным и пустым. Я быстро теряла нить их разговора.
– Отдай мне этого человека, – сказал Грейвс.
– Он не ответил на мои вопросы, – сказал Вонвальт.
– Ты же его слышал. Твое расследование завершится в монастыре. Но ты и так уже это знал. Отпусти его.
– Я хочу знать имя.
– Ты уже получил подсказку. Имя за имя; скажи, как зовут девушку в комнате. Я вижу ее.
Брессинджер посмотрел на меня и кивком указал на дверь. Он хотел, чтобы я ушла, но Вонвальт велел мне сидеть тихо и не двигаться. Впрочем, Брессинджеру он сказал то же самое, однако ситуация, похоже, изменилась.
– Ты ничего не видишь. Отвечай на мой вопрос.
– Это не важно. Скоро я с ней встречусь… Нити времени сплетаются воедино. Я это вижу. – Грейвс сдавленно хохотнул, и из его рта выплеснулось еще больше черной жижи, которая потекла по губам. – Твой пристав прав. Тебе стоит уйти. Вернуться.
– Уходи, – прошептал мне Брессинджер.
Я встала. Быстро и тихо пошла мимо Вонвальта. Сорочка прилипла к моим ногам, и, лишь ощутив холод, я поняла, что обмочилась со страха.
– Девчонка! – рявкнул Грейвс таким трескучим голосом, словно молния попала в сухое дерево. Я взвизгнула и дернулась с такой силой, что задела Вонвальта.
Дом мистера Макуиринка пропал. Я очутилась на болоте, среди черных вод и бледной как кость травы. Вокруг меня ввысь вздымались мертвые деревья, черные, как вулканическое стекло, и походившие своими зигзагами на молнии. Небо над ними было подобно белому бурлящему морю, растянувшемуся под калейдоскопом звезд и завихрениями космических облаков. Я видела, что всякий раз, когда в них появлялись разрывы, над миром словно нависал огромный портал в виде воронки, похожей на гигантский ураган.
Я стояла рядом с Вонвальтом. Напротив него по колено в болоте стоял Грейвс. Поблизости находились и другие существа; я ощущала их присутствие так же отчетливо, как если бы они были обычными людьми и стояли передо мной.
– Тебе здесь не место, – сказал Вонвальт. Я повернулась к нему и увидела, что глаза его были белыми, как два мраморных шара. – Дубайн! – взревел он. Я повернулась и увидела, что Грейвс тянется ко мне. Я открыла рот, чтобы закричать…
И тогда мы снова очутились в комнате. Я с трудом села. Пока меня вытаскивали из того места, где я только что побывала, через мое сознание, как коса через колосья пшеницы, пронесся ряд видений: леди Кэрол Фрост; двуглавый волчонок; одинокий грач во фруктовом саду; человек, привязанный к столбу посреди поля диких цветов, и пламя, лижущее ему ноги.
Я моргнула, когда видения погасли в моем сознании, и оглядела комнату. Свечи горели ярче. Грейвс не шевелился и смотрел невидящими глазами в потолок. От амулета на шее Вонвальта поднималась тонкая струйка дыма. Брессинджер сидел на корточках и стонал. Вонвальт сделал несколько шагов назад и тяжело осел на деревянный пол.
– Пропади моя вера, – сказал он. Его лицо было бледным и осунувшимся.
– Простите, – заикаясь пробормотала я. – Я случайно. Простите меня. – Я снова заплакала. Слезы свободно полились из моих глаз. По моей коже бежали мурашки. Казалось, что я повредилась рассудком. Я жалела, что увидела все это. И по сей день жалею.
