Я знала, что стоит упомянуть сеанс, и меня тут же впустят. Также во многом мне помогло и то, что я была хорошенькой молодой женщиной. Я ничуть не сомневалась, что старому вонючему попрошайке было бы незамедлительно отказано. А по реакции привратника я почувствовала, что мое появление стало для их ордена чем-то вроде дара судьбы.
Ощутив прилив смелости, я переступила порог и последовала за привратником внутрь. Мы поспешили пройти по крытой галерее, окружавшей аккуратную квадратную лужайку. По ее краям росли подснежники и другие зимние цветы. В иных обстоятельствах я бы остановилась, чтобы полюбоваться цветами и насладиться умиротворением, царившим в этом простом саду, но привратник поторопил меня. Мы вошли в монастырь – в комплекс зданий, пестривший разнообразными архитектурными стилями, от примитивного драэдического до современной неманской готики.
– Сюда, входи, – сказал он, указывая на крепкую деревянную дверь.
Привратник суетливо повел меня по лабиринту теплых, тускло освещенных каменных коридоров, пока наконец мы не дошли до покоев обенпатре. Мы остановились у двери.
– Ты должна говорить с ним почтительно, – резко сказал привратник.
– Конечно, – ответила я.
Старик постучал в дверь. Мгновением позже послышался громкий, властный голос обенпатре, велевший нам войти.
Ночной привратник открыл дверь и ввел меня внутрь. Приемная была обставлена небогато и вмещала в себя лишь стол и несколько книжных полок. Единственной данью уюту здесь был жарко растопленный очаг.
Сам обенпатре напомнил мне лорда Бауэра – простой, непримечательного вида, с седыми волосами, седой бородой и жирным брюшком. Он сидел за столом и в тусклом свете свечей разбирал какие-то бумаги. В моем взвинченном состоянии мне казалось, что он смотрел на меня как хищник на добычу, но на самом деле, скорее всего, в его взгляде было лишь любопытство. Он был одет в темно-пурпурную рясу, подпоясанную белым шелковым поясом.
– Кого ты привел ко мне, брат Уолтер? – снисходительно спросил обенпатре.
– Это секретарь Правосудия, ваше превосходительство, – сказал ночной привратник, которого, судя по всему, звали Уолтер. – Она оставила его, потому что тот занимался темным колдовством. Она ищет убежища.
Обенпатре посмотрел на меня. Мне показалось, что он чуть сощурился, но, возможно, у меня просто разыгралось воображение.
– Неужели? – спросил он. – Как тебя зовут, дитя?
– Х-хелена, – сказала я, притворно запнувшись.
– Просто Хелена?
– Седанка.
– Хелена Седанка, – сказал обенпатре. Он снова повернулся к привратнику. – Благодарю тебя, брат Уолтер. Можешь оставить ее со мной.
Привратник поклонился и прошаркал прочь из комнаты. Тяжелая деревянная дверь гулко захлопнулась. Мое сердце заколотилось. Я пыталась убедить себя, что обенпатре не заподозрит меня сразу же, но мое тело было не переубедить. Я начала потеть.
– Ты выглядишь напуганной, дитя, – сказал обенпатре. – Тебе нечего бояться. Это место богослужения и молитв. Нигде в Империи ты не будешь в большей безопасности. Подойди, садись.
Он указал на деревянный стул, стоявший перед его столом. Я уже видела такие раньше – Вонвальт называл их стульями «посиди и отвали», потому что они были настолько неудобными, что посетитель не мог усидеть на них слишком долго. Я подошла и села. На мне все еще был надет плащ, и мне стало очень жарко.
– Ты просила у нас убежища? – спросил обенпатре.
Я кивнула.
– Тебе знакомы законы церкви?
– Я… не знаю, – сказала я, спохватившись. Мне не хотелось, чтобы ему показалось, будто я готовилась прийти сюда.
Несколько секунд обенпатре молча разглядывал меня.
– Законы церкви гласят, что всякий, ищущий убежища, должен получить его на месяц. Однако и из этого правила есть исключения. Скажи мне, Хелена, ты не изменница?
Я энергично помотала головой.
– Не убийца?
Снова тот же ответ.
– Ты отрекалась от Учения Немы?
Я помотала головой в последний раз. Казалось невероятным, чтобы кто-нибудь, виновный в любом из этих преступлений, признался бы в них в подобных обстоятельствах, однако позже я узнала, что по законам церкви наказанием за ложь при прошении убежища была смерть.
Мы еще какое-то время посидели в тишине.
– Так что же привело тебя в Орден святого Джадранко?
Его тон смягчился, и он стал больше похож на монаха, а не на властителя. В стенах монастыря превыше него был только Император… и Правосудие Императора. Однако наша стычка с Вальдемаром Вестенхольцем показала, что даже у их, казалось бы, безграничной власти все же были свои пределы.
Я рассказала обенпатре легенду, которую мы придумали с Вонвальтом: что полученные мною в последние дни службы раны, как физические, так и духовные, стали последней каплей после месяцев сомнений. Отъезд Вонвальта на юг подарил мне удобную возможность сбежать. Обенпатре кивал и сочувственно хмурился, пока я пересказывала ему мою историю, и даже осмотрел мой раненый обритый висок. Но больше всего его заинтересовал рассказ о разговоре с мертвецом. Он не смог скрыть алчный блеск в своих глазах, когда я упомянула о нем.
– Расскажи мне побольше об этой магии, – сказал он. – Я, конечно же, слышал о ней почти все, от народных преданий до официальных докладов, однако сам никогда не видел, чтобы ее применяли. Ты знала, что однажды эта сила была священной, а не мирской?
Казалось, он задал невинный вопрос, как ученый человек, просто интересующийся этой темой. Но, как и многие неманцы, он был хорошо знаком с историей того, как власть перешла от религиозных сил к силам закона – и этот переход все еще не давал ему покоя, хотя и произошел полдюжины поколений назад.
– Я знаю о ней немного, – сказала я. Это было ложью лишь отчасти. Вонвальт рассказывал мне об истории способностей Ордена магистратов, но они казались мне такими же скучными, как и многие другие его лекции, и я мало что запомнила. То, что мне предстояло выслушать их еще раз, явно было местью свыше.
– Тебе, конечно же, лучше других известно, как сованцы гордятся своей системой общего права.
Я кивнула.
– Ты знала, что из двух голов Аутуна одна символизирует каноническое право, а вторая – общее?
– Конечно, – сказала я. Это знали даже трехлетние дети.
– Когда-то с мертвыми разговаривали только жрецы храма. Этот ритуал проводили лишь самые благочестивые и ученые священнослужители. Ритуалы были замысловатыми и продолжительными. Те, кто их исполнял, желали познать тайны загробной жизни, чтобы лучше служить и проповедовать массам. Они относились к этому делу… с глубочайшей почтительностью.
– Вы считаете, что теперь их проводят непочтительно?
Обенпатре фыркнул, мгновенно оскорбившись.
