Покои находились напротив кабинета, где я впервые встретилась с обенпатре. Я приложила ухо к старым дубовым доскам двери, но ничего не услышала. Затем я потной рукой взялась за ручку. Лишь тогда мне пришло в голову, что дверь может быть заперта. Отчасти я надеялась, что так и будет. Судорожно вдохнув поглубже, я повернула ручку и надавила. К моему удивлению, дверь услужливо распахнулась, даже не скрипнув петлями – те были хорошо смазаны. Возможно, Культаар устроил так, что Фишер просто забыл ее запереть; или же обенпатре не делал этого, потому что внутри не было ничего изобличительного. Как бы там ни было, я не собиралась торчать на пороге, гадая. Я метнулась внутрь и закрыла за собой дверь.
Комната за ней оказалась настолько роскошной, что от нее захватывало дух. Она была больше похожа на парадную комнату в доме важного аристократа. Благодаря мягким, пушистым коврам насыщенных голубых цветов ногам обенпатре не приходилось терпеть холодные плиты пола, а распаленный очаг, висевшие на стенах гобелены и тяжелые портьеры заботились о том, чтобы эти плиты никогда и не становились особенно холодными. К этой комнате, служившей чем-то вроде приемной, примыкала спальня Фишера, большую часть которой занимала огромная кровать с балдахином, а все остальное место было отдано не менее роскошной мебели. На стенах висели картины в золоченых рамах, а на постаментах стояли мраморные бюсты предыдущих обенпатре монастыря. В покоях даже имелась личная ванная комната, в которой я увидела позолоченные краны и дорогие зеркала. В одном из них я заметила свое отражение и едва узнала смотревшую на меня молодую женщину с обритым виском и осунувшимися от постоянного напряжения чертами лица.
Я принялась быстро обыскивать покои, стараясь найти пачки документов и писем. В приемной ничего не нашлось, но в спальне Фишера стоял рабочий стол. Я выдвигала ящики, трясущимися руками вытаскивала пачки вскрытых писем и пролистывала их, пытаясь быстро понять содержимое. Хорошо, что Вонвальт научил меня высокому саксанскому, потому что большинство писем были написаны на нем.
Ничего интересного в них не было. Я все лихорадочнее обыскивала спальню, охваченная безрассудством азартного игрока – только ставила я на кон не деньги, а время. Или даже собственную жизнь. Сколько могло продлиться бдение? Не расходились ли уже монахи по своим кельям? Пожелает ли Фишер после службы выпить вина с другими старейшинами монастыря или же он сразу вернется в свои покои и ляжет спать? И услышу ли я хоть что-нибудь? Успею ли уйти?
Краткий прилив уверенности, который я испытала, войдя сюда, уже испарился. Мне внезапно стало казаться, что я поступила безумно опрометчиво.
Нужно было заканчивать. Я решила, что, сообщая Вонвальту о своей неудаче, смогу посмотреть ему в глаза, ведь я сделала все, что могла. Я с облегчением отвернулась и собралась уже было уходить, как вдруг обратила внимание на комод, стоявший в углу комнаты. Из-под одного ящика торчал маленький уголок листка бумаги.
Я сделала два шага к выходу из покоев, но затем остановилась. Всей душой ненавидя себя, я развернулась, бросилась к ящику и резко выдвинула его.
Я недоуменно нахмурилась. Внутри не оказалось ничего похожего на листы бумаги, только нижнее белье. Затем, пошарив внутри рукой, я сообразила, что у ящика есть скрытое отделение. Сделано оно было безыскусно и не смогло бы обмануть достаточно упорного сыщика. Я вытащила тонкое дно и едва сдержалась, чтобы не ахнуть, увидев под ним небольшую стопку писем.
Я схватила первое же и поднесла к глазам. Мои потные пальцы оставили на бумаге влажные следы. Письмо гласило:
Ваше Превосходительство,
я пришел в восторг, услышав о вашем пожертвовании Ордену храма Савара. Джадранцы всегда слыли благочестивыми и набожными людьми, так что меня не удивила ваша готовность помочь нашему делу деньгами, однако же я восторгаюсь глубиной вашей щедрости.
По моем возвращении я познакомлю вас с бароном Наумовым. В прошлом году я некоторое время гостил у него. Во время моего путешествия по Южной и Восточной Маркам Хаунерсхайма Кругокаменск стал для меня вторым домом, и я нашел в бароне доброго союзника. Как и многие другие хаунерцы старой сованской закалки, он глубоко религиозен. Его очень заинтересует ваш план действий.
Я напишу вам снова, когда позволит время. Сейчас, когда я пишу это письмо, я собираюсь догнать одного из имперских магистратов, который движется на север по Хаунерской дороге. Вы наверняка помните наш разговор об Ордене магистратов и о том, в какой дьявольской хватке они держат всю старую неманскую магию. Полагаю, путешествие с ним будет познавательным!
Я смогу продолжить нашу с вами переписку во время моей следующей остановки – в Моргарде. Как и в случае с бароном Наумовым, я слышал о маркграфе много хорошего. После я вернусь на юг, хотя я пока не окончательно определился с маршрутом. Пусть Бог-Отец укажет мне путь своей твердой рукой.
Ваш брат по вере,
Бартоломью Клавер
Мое сердце бешено колотилось. Письмо явно было отправлено за несколько недель до того, как Клавер нагнал нас у Йегландской границы. Священник был талантливым лжецом, и никто из нас не заподозрил его мотивы. Я попыталась вспомнить, не сболтнул ли кто-нибудь какую-нибудь тайну, ведь Клавер беспрестанно задавал вопросы – что тогда лишь раздражало нас, а теперь переполнило меня дурными предчувствиями. Но размышлять об этом нужно было позже. Пока же кое-что стало совершенно ясно: во-первых, Клавер замышлял что-то против Ордена магистратов. А во-вторых, часть денег из казны Долины Гейл оказалась в руках саварских храмовников. Оставался лишь один невыясненный вопрос – имела ли гибель леди Бауэр хоть какое-то отношение ко всему этому.
Я схватила еще одно письмо и развернула его. Судя по содержимому, оно пришло несколькими неделями позже, в ответ на письмо от обенпатре Фишера. Оно гласило:
Ваше Превосходительство,
благодарю вас за то, что нашли время снова мне написать. Ваше ревностное стремление продолжить свою помощь нам переполняет мое сердце радостью. Я прослежу, чтобы в КП услышали о вашей набожности; патриархи Учения в Сове всегда рады узнать об особо благочестивых людях и познакомиться с ними.
Я и мои братья из Ордена Храма воодушевлены вашим очередным пожертвованием и добрым отношением к нашей миссии. Нам больше нет нужды продолжать переписку; чем больше мы держим в наших умах и сердцах и чем меньше доверяем бумаге, тем лучше.
Обещаю скоро увидеться с вами.
Ваш брат по вере,
Бартоломью Клавер
«КП» наверняка расшифровывалось как Колледж Предсказателей. Так назывался один из правящих органов Неманской Церкви. Я гадала, действительно ли столь высокопоставленная, августейшая организация прислушивалась к Клаверу или же его слова были пустым бахвальством. Как бы там ни было, «стремление продолжить свою помощь» явно означало, что Фишер снова добровольно набил сундуки храмовников деньгами. Он явно рассчитывал именно на такую услугу, какую пообещал ему Клавер. Если казна действительно получала с торговых акцизов столько, сколько было написано в учетных книгах, даже толика этих денег, будучи украденной и переданной монастырю, стала бы лакомым куском для людей вроде Клавера и его армии храмовников. Все-таки армии всегда нуждались в больших деньгах. Солдатам требовались не только мечи, копья, стрелы, щиты и доспехи, но и огромные запасы провизии – как для них, так и для лошадей. А еще они нуждались в нескончаемой веренице умелых ремесленников и женщин, которые строили бы им укрепления, готовили еду, подковывали лошадей, чинили осадные орудия, заботились о больных и раненых, утоляли их низменные желания, читали им проповеди и так далее. На земле не существовало более дорогостоящего дела, чем война, но, к счастью для Клавера, он нашел готовый источник средств, отчасти покрывавший эти расходы.
