– Но раз у нас есть признания, значит, никаких препятствий не будет?
– Ты ведь знаешь, что я не люблю искушать судьбу подобными заявлениями, – сказал Вонвальт. Действительно, единственным суеверием, которое он признавал, было всемогущее «чтоб не сглазить». – Подписанные признания, добытые моим Голосом и засвидетельствованные сэром Радомиром, должны поставить в этом деле точку. Будь мы пятьюдесятью милями севернее, эти трое были бы уже повешены. Однако… – он пожал плечами, – сейчас мы на милости суда. Ничто не кончено, пока присяжные не признают их виновными и судья не вынесет приговор.
– И все же…
– Да, Хелена, – сказал Вонвальт, недовольный тем, что я все же решила искусить судьбу. – Очень скоро эти люди должны умереть. Но если на суде они сразу же признают себя виновными, то не выиграют ничего, кроме висельной петли. Так что они поставят все на слушания, какой бы отчаянной эта ставка ни была. Пусть все остальное играет против, но судопроизводство на их стороне.
– Вы будете выступать в качестве обвинителя со стороны Короны? – спросила я. Несмотря на то что в Империи уже существовала система странствующих Правосудий, большинство судебных заседаний по уголовным делам все же проходило без их участия. Вместо этого представители закона с каждой стороны – Короны и обвиняемого – рассказывали свою версию дела присяжным – группе избранных обывателей, – и эти люди решали, виновен подсудимый или нет. Местный лорд или страж закона присутствовал на заседании в качестве судьи; он должен был следить за тем, чтобы суд проводился в соответствии с сованскими законами, и он же выносил приговор, если обвиняемого признавали виновным.
Присутствие Правосудия, который одновременно являлся и обвинителем, и защитником, и судьей, и палачом, создавало для судов неловкую ситуацию, в которой они и вся их власть становились в какой-то степени не нужны. Поэтому Правосудия старались держаться периферийных районов Империи, где судебная инфраструктура была развита слабо или отсутствовала вовсе и где они могли разбираться с преступлениями на месте.
И все же по закону Старшинства ничто не мешало Вонвальту взять на себя роль обвинителя, и он воспользовался этим правом. Это, по крайней мере, означало, что суд завершится очень быстро. Меня злило, что трое подсудимых вообще утруждали себя борьбой перед лицом столь неопровержимых доказательств.
Вонвальт кивнул.
– Присяжные решат, виновны все трое или нет, и потому я должен убедиться, что хорошенько их обработаю. Достучусь до каждого, покажу, что вина неоспорима. Не переживай, Хелена, мы уже очень скоро отправимся в Сову.
– А что они сказали? – спросила я. До меня вдруг дошло, что, хотя мне многое было уже известно, я все же не знала, в чем именно сознались эти люди. Меня внезапно переполнило любопытство. – Что они замышляли? Вогт, Бауэр и Фишер?
Вонвальт улыбнулся мне.
– Это ты сможешь узнать послезавтра из моей вступительной речи, – сказал он. Он передал мне лист пергамента со списком прецедентов. – В здешнем хранилище довольно обширная библиотека законов. В основном там представлено торговое право, но у них есть несколько относительно свежих томов по уголовным прецедентам. Будь добра, принеси их мне и начинай выписывать то, что имеет отношение к нашему делу. Поторопись, Хелена; нам предстоит проделать большую работу.
* * *
Мы трудились весь день до позднего вечера. К тому времени, когда мы оторвались от дел, чтобы поужинать в ближайшем трактире, ворота уже закрылись на ночь, и в городе стало холодно и тихо.
Мы сели в общем зале трактира. Брессинджер присоединился к нам за ужином, а сэр Радомир подошел позже, чтобы выпить. Через несколько часов с тяжким вздохом ушел спать трактирщик, уставший и недовольный, что мы задержали его допоздна. Позже, когда огонь в камине уже почти догорел, мы четверо все еще неспешно попивали из больших кружек дешевый болотный эль.
– Клянусь Немой, – сказал Брессинджер, когда я закончила пересказывать обвинения и чем они грозили каждому подсудимому. – Ум у тебя острый, как клинок. Да и последние месяцы наверняка неплохо его отточили.
Я улыбнулась и отпила, пытаясь принять скромный вид. Впрочем, я понимала, что он прав. Это дело мне подходило. Я никогда прежде не принимала участия в подобном судебном процессе, где бы рассматривались такие тяжкие преступления и доказательства были столь весомыми. А еще в городе только и говорили, что о суде. Для местных он стал ярким событием. По сованским законам, публику пускали на все судебные заседания, за исключением тех, которые касались государственных тайн; и, судя по разговорам в тавернах, этот суд должен был стать настоящим представлением. Я даже слышала, что некоторые торговцы решили повременить с отбытием, лишь бы посмотреть на Правосудие в действии.
– Ты не волнуешься, что тебя вызовут давать показания? – спросила я его. Поскольку мы трое были свидетелями, сованские законы требовали, чтобы каждый из нас изложил свою версию событий перед присяжными.
– Тьфу ты, – сказал Брессинджер, отмахнувшись от меня. – Я уже дюжину раз их давал, пока служил сэру Конраду. Мне это нипочем, всего лишь часть работы. Пусть эти хлыщи попытаются найти в моих словах хоть какую-то лазейку.
Я сжала и разжала ладони.
– А я волнуюсь, – признала я. – Мне даже хочется перед выходом немного выпить вина.
– Даже не думай, – резко сказал Вонвальт. – Так ты дашь защите повод придраться. Ты должна сохранять ясность ума. И не торопись, отвечая на вопросы. Удивишься, но подловить кого-либо очень легко. Одно дело – наблюдать за тем, как допрашивают свидетеля, и совсем другое – оказаться на месте допрашиваемого.
Дверь распахнулась, и мы обернулись. На пороге стояла Правосудие Августа. По залу прошелся крепкий, прохладный сквозняк. Августа закрыла за собой дверь и скинула плащ. Ее глаза были красными, выглядела она осунувшейся и уставшей. От нее исходила почти неосязаемая сверхъестественная сила.
– Трактирщик уже ушел, – неуверенно пробормотал Брессинджер. – Можете сами налить себе эля.
– Когда состоится суд? – без предисловий спросила Августа.
– Послезавтра, – ответил Вонвальт.
– Я наблюдала за Восточной Маркой Хаунерсхайма, – сказала Августа. Судя по всему, Правосудие имела в виду, что следила за провинцией глазами животных: птиц, лисиц, волков. – На Долину Гейл движется вооруженный отряд. Большинство солдат облачены в ливреи маркграфа Вестенхольца.
Все внезапно выпрямились, одновременно встревожившись.
– Сколько их? – недоверчиво спросил Вонвальт.
– Полтысячи.
– Раздери меня Нема! – прорычал сэр Радомир. – «Вооруженный отряд»? Да это же целая проклятущая армия!
– Они идут с востока? – спросил Вонвальт, прерывая шерифа. – Из Кругокаменска?
– Да, – сказала Августа. – Они квартировались у барона Наумова. По крайней мере, некоторые воины из этого войска – слуги барона.
