– Джейкоб Бикман, не вздумай прикасаться к гребаному вороту! – проорал сэр Радомир дерганому юноше, стоявшему на торхаусе.
Вестенхольц, развеселившись, склонил голову набок.
– А кто же вы, сэр?
– Иди на хер! – прорычал сэр Радомир.
Я увидела, как Клавер ненадолго склонился к уху маркграфа.
– Шериф Радомир Дражич, – сказал Вестенхольц. – Вы слывете неглупым человеком… впрочем, как и сэр Конрад когда-то. Я уже сказал вам, кто я такой.
– Да плевать я на это хотел, – крикнул ему в ответ сэр Радомир. Я посмотрела на шерифа с восхищением. В тот момент я чувствовала, что готова пойти за ним хоть в огненное царство Казивара. – Из преступлений Фишера можно составить список длиной с мою руку. Единственное, куда он отправится из своей тюремной камеры, – это на тот свет.
Вестенхольц вздохнул. Веселость на его лице сменилась раздражением.
– Солдаты городской стражи! – провозгласил он. – Я сказал вам, зачем пришел сюда и кого ищу. Я – честный человек. Если вы откроете ворота сейчас же, я пощажу всех вас. Никто не будет наказан за неподчинение шерифу. Я заберу обенпатре, оставлю вас, и вы продолжите свой день как обычно.
Вы видите, что позади меня стоят пятьсот воинов, пехота и кавалерия. Каждый из них – ветеран Рейхскрига. Если вы откажете мне, я вышибу ворота, после чего прикажу выпотрошить и четвертовать всех и каждого. У вас нет шансов. Решайте, кому вы подчинитесь: вашему сеньору или Правосудию? И думайте побыстрее, у меня есть и другие дела.
Я оглядела стражников. Сборище молодых и пожилых местных мужчин, хорошо вооруженных, но привыкших разнимать драки в барах и поддерживать комендантский час, а не сражаться в боях. Некоторые выглядели взволнованными, другие – напуганными. Тогда я ощущала гнев и беспомощность, но, оглядываясь назад, я не могу их винить. Они ведь были констеблями с копьями, а не солдатами.
– Вы обещаете, что нас не тронут? – крикнул со стены один из сержантов.
Сэр Радомир резко повернулся к нему.
– Закрой пасть, Леон!
– Клянусь честью, – ответил Вестенхольц.
– Не делайте этого! – внезапно для самой себя закричала я. – Он – жестокий человек и лжец! У них нет орудий, чтобы выломать ворота!
– Заткнись, девка, – со злостью сказал другой стражник.
– Да, – подал голос еще один. – Я не стану погибать из-за какого-то проворовавшегося священника.
– Сэр Конрад! – закричала я, но он оставался глух к моим отчаянным мольбам. – Сэр Радомир!
– Давай, Джейкоб. Открывай ворота, – прокричал сержант, и в тот же миг двое стражников схватили сэра Радомира.
– Казивар вас раздери, не трогайте ворота! – проревел сэр Радомир, яростно вырываясь из хватки державших его стражников. – Идиоты, вы погубите всех нас!
– Заткнитесь!
– Открывай!
– Давай, Джейкоб, крути ворот. Покончим с этим поскорее. А то мы себе скоро все яйца отморозим.
Я с ужасом смотрела, как паренек начинает медленно крутить ворот. Решетка стала подниматься. Вестенхольц кивнул и жестом приказал своим людям войти в город.
– Сэр Конрад, – сказала я, тряся его за руку. Он не обращал на меня внимания, сломленный и безутешный. – Сэр Конрад, нам нужно уходить!
– Хелена, – прошипел мне сэр Радомир. – Бегите к Дубайну!
Я посмотрела на сэра Конрада, затем подняла глаза на шерифа.
– Да чтоб вас, – рявкнул он, закатив глаза. – Бегите!
– Задница Немы, – выругалась я и побежала по стене, внутрь торхауса и вниз по лестнице. За моей спиной раздался металлический стук – ворота полностью открылись. Солдаты Вестенхольца стремительно приближались. Пусть стражники и поверили ему, однако, если маркграфу был нужен только Фишер, он мог забрать его и без помощи пяти сотен солдат. Нет, все шло только к одному.
Я побежала по булыжной мостовой. Несмотря на приказы сэра Радомира, по улице еще бродили несколько дюжин стражников и зевак, пытавшихся разглядеть, что же происходит.
– С дороги! – кричала я, проталкиваясь через толпу. Мне вслед летел поток проклятий, но я продолжала пробираться к городской тюрьме. Я распахнула дверь с такой силой, что ручка, ударившись о стену, оставила на штукатурке трещину.
– Дубайн! – прокричала я.
Брессинджер вышел из ближайшей комнаты.
– Что? – крикнул он, недоуменно хмурясь. – Где сэр Конрад?
Затем мы оба обернулись – воздух заполнили первые вопли и звон стали.
– Что происходит? – спросил Брессинджер. Его рука легла на рукоять меча.
– Вестенхольц убил леди Августу! – задыхаясь, сказала я. – Они идут, чтобы забрать Фишера!
Брессинджер с широко распахнутыми глазами смотрел, как солдаты маркграфа врываются в город. По меньшей мере две дюжины успели пройти в ворота, прежде чем стражники опомнились и снова опустили решетку. Солдаты тут же начали прорываться вверх по лестнице к торхаусу. Я смотрела, как сэр Радомир лихорадочно отправляет своих людей в бой.
– Что нам делать? – спросила я. От страха у меня перехватило дыхание.
– Мы должны стеречь арестованных, – сказал Брессинджер. – Этого от нас ждет сэр Конрад.
Я застонала, готовая расплакаться от досады.
– Почему мы всегда должны так неукоснительно следовать правилам?
Брессинджер вынул свой кинжал и передал его мне. Выражение его лица было твердым.
– Я воевал в Рейхскриге, Хелена, – сказал он. – Я видел, каким может быть мир без правил.
Затем он захлопнул дверь и запер ее на перекладину.
XXVII
Вкус битвы
«Вступайте в бой лишь ради великого дела и никогда не ведите войну ради самой войны»
Лорд Александр Каллан, 14-й маркграф Конхольта
Я не знаю, как долго мы ждали в той влажной, холодной тюрьме, но вряд ли прошло более нескольких минут. Признаю, большую часть времени я плакала и молилась Неме. Звуки битвы, крики, звон скрестившихся мечей и пик, грохот лошадиных копыт по булыжной мостовой – эта адская какофония чуть не свела меня с ума.
Все это время Фишер и Вогт орали на нас из своих камер в комнате по соседству. Когда они поняли, что Брессинджер не собирается просто казнить их на месте, и почуяли, что сейчас их спасут, они осмелели и начали осыпать нас насмешками и угрозами. Я не стану тратить дорогие чернила и повторять их; достаточно лишь сказать, что своими словами они полностью раскрыли свои гнусные, безбожные натуры. Из всех троих лишь Бауэр продолжал молчать. Он был сломлен, преисполнен ненависти и раскаяния.
Первый удар в дверь заставил меня вскрикнуть. Затем в нее начали бить часто и громко. Я сжала кинжал с такой силой, что стало казаться, будто кожа моих пальцев сейчас разорвется. Дверь начала поддаваться, стремясь сорваться с петель, и затрещала под мощным натиском. Брессинджер встал между ней и мною и выставил перед собой свой грозодский клинок.
