— Вы про Диму? Да. Но он погиб два года назад, я видела выписку из дела.
— Хорошо. Но запрос я все равно сделаю, от греха, как говориться.
— Ваше право, но если это кто-то из этих… То мстили бы мне не цветами и голубями, поверьте.
— Я верю, — не стал спорить Михаил Семенович, — слышал про это дело. Саша, я вам номер телефона оставлю — если еще сюрпризы будут — звоните сразу мне. А теперь Тимур пальчики ваши откатает, не против?
— Нет. А зачем? — спросила я, — глядя, как Андрей уже оставляет свои отпечатки на листе бумаги.
— Мало ли что там на коробке любопытного. Саша, вы точно все мне рассказали?
— Да вроде бы… — я пожала плечами, — но, если я что-то вспомню, то позвоню.
— Тебя отвезти? — спросил Андрей, когда мы остались одни — у Лешки были какие-то очень важные дела, как я предполагаю — женского пола, поэтому он очень быстро ретировался, извинившись.
— Лучше оставайся ночевать. Поехали, Дашку заберем.
— Топольский когда возвращается, — Андрей отодвинул сидение в моей Шкоде, — а то он поутру заявится к тебе, а там я в трусах на кухне — неловко.
— Это когда, прости пожалуйста, ты у меня в трусах на кухне был? Я чего-то не знаю?
— Тссс, это моя маленькая тайна.
* * *
Из-за стресса меня снова начала мучить бессонница. Бывает, не страшно. Честно говоря, лучше она, чем кошмары. Вообще вся эта чертовщина с цвета и фотографиями, ощущение чужого взгляда и неизбежная необходимость разговора с Сергеем здорово на меня давили. Надо будет съездить к своему врачу, возможно она мне либо что-то выпишет, для спокойствия, либо порекомендует хорошего психолога. Меня, в принципе, устроят оба варианта, лишь бы помогло.
Звякнул домофон — начало восьмого утра, а я, вроде, никого не жду… Стало как-то неуютно, но я подошла и включила экран. У ворот стоит машина Топольского, а сам он стоит у калитки. Я больше обрадовалась, чем удивилась. Ни одна я соскучилась, да?
— Привет! — я улыбнулась, открыв калитку, — Ты же собирался меня вечером очаровывать?
— Я поговорить, — на лице Сергея даже тени улыбки не было.
Мне вдруг стало не по себе. Ощущение чужого взгляда будто усилилось и к нему прибавилось предчувствие чего-то неизбежного. Нет, это я себя накручиваю опять. Но Сергей совершенно не выглядет как человек, который рад меня видеть.
— Что-то случилось? — спросила я.
— Да, — кивнул Сергей, — на пороге будем разговаривать?
— Заходи, — я посторонилась, пропуская его во двор.
Сергей молча поднялся со мной на веранду. Достал из кармана длинный белый конверт, положил его на кофейный столик и спросил:
— Это что?
Я вытряхнула из конверта с десяток фотографий. Я и Андрей. Половина из них была обычным — во мы за столиком в кафе — судя по одежде, на этой неделе, вот у клуба, после квартирник — как раз тот момент, когда коробка уже открыта и он меня обнял, чтоб успокоить. А дальше… Это совершенно точно была моя спальня, снятая через окно. Моя голая спина, полупрофиль, и Андрей, сжимающий меня в страстных объятьях. Бред какой-то… Только вот Сергей так не считает, похоже.
— Откуда? — я машинально вытерла о джинсы правую руку, будто перебирала не снимки, а что-то склизкое.
— На последнем концерте передали за сцену. Ничего сказать не хочешь?
— Ты этому веришь? — спросила я, пропуская банальные вопросы, которые обычно задают в мыльных операх. На кой черт я буду спрашивать трагическим шепотом «Что это?», если и так все понятно?
— А ты бы не поверила?
— Я бы тебя выслушала, как минимум.
— Не надо, — Сергей поморщился, — я сразу должен был понять, что он не просто друг — все эти ваши улыбочки, перегляды, нежные отношения. Я идиот слепой — видел же, что этот парнишка за тебя любому горло перегрызет!
— Потому что он, в первую очередь, мой друг, — я вдруг как будто замерзла изнутри — ни гнева, ни обиды.
— А во вторую — любовник? Он для души, а я для рекламы? Старый дурак, который повелся на расчётливую молодушку?
Как-то отстраненно, краешком сознания, я поняла, что он не хочет меня обидеть, он сам обижен, ему, возможно, даже больно. Только это Сергея не оправдывает.
— Все сказал?
— Я прав? — он мое спокойствие истолковал как-то по-своему, — Я должен был задуматься, когда ты мне прямо сказала о рекламе. Идиот.
— Дурак, — я покачала головой. Если я начну повышать голос и тоже поддамся эмоциям, ничего хорошего не будет.
— Я хотя бы был честным. И действительно влюбился, а вот ты… Поворковала со мной и с другим в постель?
— Не думала, что ты такой неуверенный в себе, — отбила я, выбрала самую похабную раздетую фотографию и подвинула ему, — Татуировку видишь?
Под недоумевающим взглядом Топольского я начала расстегивать пуговицы своей рубашки.
— А здесь ты ее видишь? — спросила я, повернувшись спиной и спустив с плеча рубашку — там, на лопатке, едва заметный шрам от выведенной татуировки. Я не хотела ее перебивать, а именно избавиться навсегда. Лучше шрам, чем ненавистная буква.
— То есть… — до него начало медленно доходить.
Я застегивала пуговицы, глядя, как меняется выражение его лица. Думала я все так же отстраненно, будто смотрела фильм.
— То есть — монтаж? — наконец спросил он. Для осознания всей ситуации Сергею потребовалось не меньше минуты.
— То есть это, — я кивнула на стол, — фотошоп, ты — дурак. А дверь открывается на себя.
— Саш…
— Пошел вон, — я вдруг так устала, — видеть тебя не хочу.
— Оправдаться мне не дашь?
— Если ты можешь поверить любой грязи больше, чем мне, то оправдываться смысла нет. Вообще больше ни в чем смысла нет.
— Но поговорить-то мы можем?
Я посмотрела на него, как на умалишённого.
— О чем? Ты пять минут назад считал, что я с тобой только ради выгоды, о чем поговорить, Сереж?
— Я дурак, не спорю. Собственник и старый неуверенный пень. Выслушаешь меня?
— Скажи, если бы не татуировка, то ты бы мне вообще поверил?
Топольский отвел глаза.
— Ясно, — кивнула я, — уходи, пожалуйста, продолжать бессмысленно.
— Саш… — начал было он, но встретился со мной взглядом и что-то понял, наверное, — мы к этому еще вернемся, — пообещал он, — закроешь за мной?
— Замок захлопывается.
Он кивнул и пошел по дорожке к воротам.
Как только хлопнула калитка, я опустилась прямо на пол. Пусто и больно. Вот тебе и герой — взвешенный, спокойный, мудрый. Даже смешно. Только сейчас я поняла, лицо у меня мокрое от слез. А чего я хотела? Я влюбилась, отчаянно, как утопающий за соломинку, цепляясь за это чувство, которое доказывало, что я не до конца сломалась, что я живая. Дурочка. Дурочка, которая так ничему не научилась. Которая снова выбрала не того.
