— Ты думаешь, это хорошая идея? — в голосе вокалиста слышалось сомнение.
— Я думаю, что отсиживаться плохая идея. Я к этому всему причастна, в конце концов.
— Да ты-то причем… Ладно. К пяти на вокзале. Поезд в пятнадцать минут пятого прибывает.
Глава шестнадцатая
Александра.
Встреча с Сережиными родителями далась мне очень тяжело.
И дело не только в чувстве вины, нет.
Отец… тяжелый. Я физически чувствовала его неприязнь на себе. Но осуждать его за это не могла.
Как и Сережину мать, Татьяну Викторовну, которая совсем терялась в тени мужа и тоже держалась максимально холодно.
Я не осуждала никого. Просто я должна была их встретить и честно про все рассказать. Потому что виновата во всем только я.
Интересно, что ситуацию как-то пытался сгладить Олег. Из уважения ли к Сергею или из жалости ко мне — не знаю. У него даже немного получилось — меня перестали игнорировать.
Уже в клинике, когда к Сергею разрешили зайти, Татьяна Викторовна вдруг осталась в коридоре со мной и сказала:
— Не обижайтесь на Геру, он всегда за детей очень остро переживал.
— Я не обижаюсь. В конце концов все из-за меня и Георгий Борисович имеет полное право.
— Вы тут не при чем, просто наш сын иначе не мог.
— Все-таки, при чем. Поверьте, я действительно не хотела, чтобы все так обернулось.
— Вы правда его любите?
В другой ситуации меня бы такой вопрос задел, но сейчас я ее понимала и искренней жалела.
— Да. Я понимаю, как все выглядит со стороны, Татьяна Викторовна. Но нет, я не молоденькая меркантильная дурешкая, которая охомутала и втянула во что-то мерзкое известного музыканта. Все совсем иначе.
Женщина подняла бровь, совсем как Сережа.
— Скажем так, — продолжила я, — доход моей семьи позволяет мне не искать мужчин для того, чтоб они обеспечивали мой комфорт. Это раз. Сергей знал с самого начала всю мою историю, я несколько раз предлагала ему выбор, но он остался. Это два. И три — я действительно его очень люблю, что бы вы не думали.
Сережина мать посмотрела на меня как-то иначе.
— Не злитесь, Саша. Я не понимаю, что говорю. Я же ничего о вас не знаю, кроме того, что вы прекрасная девушка со слов моего сына.
— Да, я ни в чем вас не обвиняю. Сейчас все очень напряжённо и непонятно, мы нервничаем, и я это понимаю.
— А вы старше, чем кажется…
— Я умею принимать решения и нести ответственность, вот и все.
— Не ершитесь, Саша, я не хотела вас обидеть. Просто мы на нервах, врачи ничего не обещают, только какие-то туманные прогнозы.
— Это здесь они ничего не обещают, послезавтра я переведу Сергея я другую клинику. Кома их профиль, так что и прогнозы там получше.
— Это дорого?
— Я потяну, не бойтесь.
Мы помолчали. Я — потому что совершенно не понимала, что от меня хочет услышать эта маленькая женщина. Почему молчит Сережина мать я не понимала. Переваривает сказанное? Радуется, что я не распродам имущество ее сына, пока он в коме?
— Саша, — Татьяна Викторовна сменила тон. Действительно переварила сказанное? — вы правда простите меня, я на вас накинулась. Не думала, что вы еще девочка совсем, вот и нафантазировала невесть что. Сережа толком ничего не рассказывал, я только по голосу понимала, что он счастлив и у него все хорошо.
— Он хотел нас познакомить, когда все закончится.
— Сережа отца переполошил неделю назад, позвонил, спросил есть ли у Геры костюм. Ворчал, что нужно обязательно купить, а то в чем он будет сына женить.
Наверное, я слишком явно побледнела, если Татьяна Викторовна вдруг прикрыла рот ладонью и почти прошептала:
— Вы не знали?
— Нет. Сережа не успел.
— Простите, Саша. Может быть он так шутил, конечно, но… Я видела какой он приезжал последний раз, как по телефону, видимо с вами, разговаривал — у него взгляд сразу другой становился, — женщина помолчала и продолжила, — Знаете, Саша, мне ведь совсем не с кем о Сереже поговорить. Гера закрылся как всегда, ему проще все в себе пережить, а я так не могу. Когда Настюши не стало мы с Серёжей разговаривали, а сейчас мне даже поделится не с кем.
Мне стало ее искренне жаль. До этого я ее жалела как-то дежурно, потому что нужно, потому что это не чужие Сергею люди. А теперь я поняла, что даже ее невысказанные обвинения в начале продиктованы только страхом за любимого сына и болью. А ещё одиночеством.
— Татьяна Викторовна, — я достала блокнот и быстро нацарапала свой номер, — если вам нужно будет поговорить с кем-то о Сереже, вы звоните.
— Спасибо, Саша, — она сложила листок и аккуратно убрала его в сумку, — я обязательно позвоню. Вы нас тоже в курсе держите.
— Ещё один момент. Я знаю, что Сережа вам финансово помогал. Скажите, сколько, я буду переводить.
— Не стоит, — Татьяна Викторовна улыбнулась, — мы не все тратили, кое-что скопили.
— Я просто хочу, чтоб все было как он привык, когда Сережа очнется. Врачи прочат реабилитацию, а я думаю, что в привычном мире ему будет легче.
— Если все действительно так, как вы говорите, то Сереже очень повезло. Я пойду проверю, как там Гера, что-то он задержался.
* * *
День дался мне большой кровью. В Лешкину квартиру я почти ввалилась, присела на пуфик в прихожей и не нашла сил встать.
Если бы Сережкины родители были другими, мне было бы легче? Очень вряд ли.
— Вернулась, — в прихожую прихромал Лешка, — ужинать будешь?
— Тогда приготовь, да? — сил оторвать голову от такого удобного шкафа не было.
— Я зверь что ли? Я доставку заказал. Через пятнадцать минут привезут.
— Спасибо, Леш.
— Они совсем упыри?
— Кто? Родители? Нет, ты что. Просто они сейчас потерянные и им больно.
— Ты всех можешь понять, Шурка. А они тебя поняли?
— Не знаю. Да и не важно. Хватит, Леш.
— Если хватит, то вставай. Я тебя не подниму, я инвалид.
— Это временно. Ты быстро затянулся, к тебе же в мясо ноги были буквально.
— На мне как на собаке. Зубы не заговаривай.
Конечно мне пришлось встать, пойти умыться. Пока я разглядывала в зеркале свою унылую физиономию привезли ужин. Я могу поспорить что там есть греческий салат, нежно любимый мной и какая-нибудь противная жутко острая лапша, обожаемая Лешей.
Вода была ледяная, от нее ломило пальцы, но я, почему-то, не могла убрать руку из-под бьющей из крана струи.
