Луговое встретило меня тишиной и запустением. Смотреть на любимый дом таким у меня не было сил.
Я прошла в тех помещение, включила отопление и вымерзший дом стал потихоньку наполняться теплом. Как будто оживать. Нет, никакую квартиру я не стану снимать, я вернусь к себе, домой. У меня есть дом, а я совсем об этом забыла. Если Дима действительно где-то рядом и попытается меня убить, что вряд ли, я его просто пристрелю как бешеную собаку. Я ради этого даже спать с пистолетом под подушкой буду.
Завтра нужно пригласить клининг и дворника — весь двор в листьях, дорожек не видно.
Зачем-то прошлась по дому, заглянула в каждую комнату. В своей задержалась у стола — на нем в простой деревянной рамке стояла фотография. Я сама ее туда поставила, тогда это казалось милым — то и дело натыкаться на нее взглядом и улыбаться.
Черногория. Если бы я знала, что случится через месяц… а там, в этой фотографии, мне хорошо. Я счастлива. Я хорошо помню и этот ветер с моря, и улыбчивого фотографа с пирса, и Сережины глаза. Как он на меня тогда смотрел…
А еще я помню, какой замечательный там был сад с мягкой травой, на которой так прекрасно пился местный вранац
[11]. И на которой было так упоительно целоваться.
Я грустно улыбнулась и перевернула рамку, чтобы она лежала стеклом вниз. Больно. Всегда будет больно, я знаю. Но это был кусочек такого светлого и незамутненного счастья, которым, наверное, мало кто может похвастаться.
Дом прогрелся, я спустилась вниз, чтобы помыть руки, и уехать в город. Надо собрать вещи там, сказать Лешка, что он снова свободный холостяк и волен водить девиц домой. Они с Андреем, конечно, мое решение не одобрят, но когда они что-то одобряли?
В ванной я неловко задела широким рукавом свитера органайзер для всяких дисков и палочек.
Красивая стеклянная банка упала на пол и разлетелась дождем осколков. Я присела над ними, начала собирать и, конечно же, порезалась.
Кровь капала на кафель, а я завороженно смотрела. Я такое уже видела — тогда каждая капля упавшей крови прибежала избавление от всего того, с чем приходилось жить. Каждая капля приближала меня в мягкой уютной темноте, в которой нет ни боли, ни страха, вообще больше ничего. Может быть…
И тут я вспомнила — кухня, больные глаза Сергея «Ванна в Луговом и у тебя все руки в крови, а я ничего не могу сделать».
Я вздрогнула, отбросила осколок и посмотрела на дверь.
Конечно, там никого не было, глупости это… Или нет? Вдруг правда есть какая-то грань этого мира?
— Я тебя не брошу, — зачем-то сказала, — Слышишь? Я все сделаю, чтобы ты очнулся. Сереж, если что-то есть и ты слышишь… Я ужасно по тебе соскучилась, возвращайся, а?
* * *
Следующим пунктом на сегодня была студия. Раз уж у меня теперь есть права, то разумно обсудить это с Олегом. Тем более, что половина студии принадлежит ему.
Теплого приема я не ждала. Олег мне симпатизировал, но не более. Авторитета в его глазах у меня пока не было, так что предстояло его заработать, чтоб меня слышали.
— Привет, — студия тоже выглядела как-то иначе, но тут хотя бы была какая-то видимость жизни.
— Привет, — Олег поднялся с диванчика, на котором сидел до моего прихода, — чай будешь?
— Давай сразу к делу, хорошо? — я положила пальто на спинку кресла, — со мной вчера связался нотариус Сергея, передал мне вот это.
Олег взял протянутую папку, куда я переложила бумаги из конверта. Открыл, пробежал глазами несколько страниц и помрачнел. Ну да, чего-то такого я ждала.
— Что будешь делать?
— Сергей говорил, что его партия для нового альбома записана.
— Да, там вокал остался. Ты к чему это?
— Хочу у тебя спросить, насколько реально дописать и свести альбом без Сергея.
— Сложно, но можно. Только…
— Зачем, да?
— Да. Хотя, у тебя теперь права, можешь с материалом что угодно делать.
— Вот именно, что могу. И я собираюсь доделать альбом.
— Почему? — Олег никак не мог понять очевидной вещи. Неужели правда так плохо обо мне думает?
— Потому что я не дура. Альбом — это деньги, а, насколько я знаю, Сергей был категорически против совмещения, поэтому группа это единственный доход.
— Нет, я просто хочу понять, зачем ты в это лезешь?
— Потому что непонятно на сколько все затянется, уже прошел месяц, ничего конкретного ни один врач пообещать не может, сезон начался, вы не выступаете. Я боюсь, что музыканты просто разбегутся.
Вокалист смотрел на меня и молчал. Ждет, что я еще что-то скажу?
— Не веришь? — я вздохнула, села в кресло и закурила. Помолчала, взвешивая слава и продолжила, — Оттис дело всей жизни. Сереже и так будет тяжело возвращаться, неизвестно, что с реабилитацией и какие последствия, — слова дались мне нелегко, — а если он очнется и того, что он строил нет, я не знаю, что будет. Поэтому я должна это сохранить, если мне он доверил права. Понимаешь, я просто хочу, чтоб ему было куда вернуться.
Олег посмотрел на меня как-то странно, тоже выдержал паузу:
— Мощно. А сумеешь?
— Если поможешь.
— Ну давай попробуем. Может ты и права… Но я удивлен.
— Что я не сбежала и не кинулась все распродавать?
— Саш, я не хочу тебя обидеть, но сколько среди нашего брата таких, кто женился на молоденькой, а она все наследство по ветру? У вас разница дай боже — Серега влюбился по уши, писал, как проклятый — почти половина альбома чуть ли не за полтора месяца сделана, но, положа руку на сердце, насчет тебя я сильно сомневался.
— Спасибо, что честно. А почему, расскажешь?
— Серега почти легенда, талантливый, с именем, при деньгах, мало кто не поведется. Я не знаю, что у вас там было, он не рассказал, но пока он за тобой бегал это все на набивание цены было больше похоже.
— Люблю прямолинейных людей, — я затушила сигарету, которая почти истлела, — но я тебя понимаю. Сразу обговорим, я в альбом с правками не лезу, мне важно его закончить и, желательно, что бы он получился максимально похожим на то, как это видел Сергей. Все. Но присутствовать, по возможности, на студии, я буду. Считай, что это блажь правообладателя.
— А если серьезно, то зачем тебе присутствовать?
— А есть смысл серьезно? Поверишь?
— Саш, — Олег поднял руки, — я уже понял, что ошибся. Честно сказать, очень этому рад.
