Пришел Андрей, открыл ноутбук и принялся ворчать, что у меня там слишком много всякого мусора и он бы тоже в таких условиях не работал.
— Саша, а как ты смотришь, чтоб продать одну свою работу, — неожиданно спрашивает Сергей, — протягивая мне открытый альбом.
Бросаю взгляд на страницу. «Страхи», угу. Банальный сюжет — девушка, забившаяся в угол, а из темноты к ней тянутся кривые мерзкие щупальца. Банальный, но этот рисунок был частью моей терапии, поэтому там частичка меня.
— Неужели на обложку альбома? — Андрей отрывается от открытого ноутбука.
— Не совсем. На сингл, на разворот. Очень в тему будет, я думаю.
— Денег не возьму, — предупреждаю я. Как-то не особо я верю, что картинка действительно окажется на сингле.
— И как мне быть?
— Я вам ее подарю, — щелкаю я застежкой альбома, доставая нужный лист.
— Только имя Санькино там мелким шрифтом на обороте напишите, — ухмыляется Андрей, — я буду гордиться, что я с ней знаком.
— А так, значит, не гордишься, — хихикаю я, отдавая папку с рисунком Топольскому.
— С авторскими правами разберемся. Но бесплатно я тоже не могу.
— Билет на ваш осенний концерт будет хорошей платой, — улыбаюсь я.
— Дешевишь, — комментирует Андрей и тут же добавляет, — Сань, ноуту, по ходу совсем плохо, я ребятам из сервиса позвоню сейчас, посоветуюсь, но ремонта не избежать.
— Да я как-то и не надеялась малой кровью отделаться, — пожимаю я плечами.
Андрей выходит звонить, а я остаюсь с Топольским наедине.
— Это какая-то легенда, да? — Сергей кладет передо мной альбом, а сам опирается одной рукой о стол, а вторую кладет на спинку моего кресла.
— Почти. Это Британская сказка о рыбаке и русалке. Русалка влюбилась в Рыбака. Приносила ему драгоценности из своего грота, но, в конце концов, в этом же гроте его и заточила, то ли из ревности, то ли от обиды. Точно уже не вспомню.
— Саш, ты меня поражаешь. Нет, я серьезно!
— Чем? — стараюсь не оборачиваться, делая вид, что увлечена рисунком.
— Легенды, сказки, книги, рисунки, стихи, голос… И так все красиво. Даже немножко несовременно.
— Плохого же вы мнения о современной молодежи, если мои интересы настолько вас удивляют, — усмехаюсь я.
— Одно дело, знать, что такое возможно, другое — увидеть.
Я оборачиваюсь, понимая, что избегать его взгляда больше нельзя.
Близко. Впервые так близко к нему вне кадра.
— А еще ты очень красивая.
От необходимости отвечать меня спасает звук сообщения на телефоне Топольского. Он отвлекается, что-то быстро набирая на клавиатуре, а я встаю из-за стола, пытаясь унять сердцебиение.
— Я, кстати, ни разу не видел, как ты играешь, — говорит Сергей, убирая телефон и кивая на лежащую на диване гитару.
— Мне будет неловко при вас, — отнекиваюсь я, — у меня это для больше хобби.
— Я не стану выискивать косяки, обещаю.
Я перебираю в голове все свои песни, стараясь выбрать что-то нейтральное, незатейливое, потому что я все равно собьюсь при нем, запутаюсь в аккордах. А Сергей воспринимает мое замешательство по-своему.
— Саша, пожалуйста, — он касается моего запястья кончиками пальцев, легко, мимолетно, но кожа вспыхивает, словно от ожога. Черт побери этого Топольского! Нет, не стану я выбирать ничего легкого, может быть, так будет даже лучше.
Беру гитару, сажусь на диван, а Сергей устраивается в кресле напротив.
Трогаю струны, вдох:
Тихо стелется ночь-бездельница,
На пороге твоём — весна
Я играю, пытаясь не смотреть на Топольского. Черт бы его побрал с его теплым внимательным взглядом и легкой полуулыбкой от которой сердце замирает.
Одиночество, спи
Сердце, молчи
В полшестого утра
Всё молчанье — в слова
[5]
Это правда личное, поэтому я и не отдаю ее группе, изредка играя на квартирниках и дружеских посиделках. Личное, сырое, написанное совсем недавно. И зря я ее выбрала, потому что Сергей явно что-то понял — посерьёзнел, задумался.
Последний аккорд и неловкое молчание.
— Это очень красиво, — нарушает молчание Топольский, — правда. Трогательно, красиво, нежно, грустно. Это нужно играть, Саша, такие песни должны вызывать эмоции, а не лежать мертвым грузом в ящике.
Я неловко пожимая плечами, вдруг засмущавшись:
— Преувеличиваете…
— Чистая правда, — Сергей поднимается, — можно? — кивает он на гитару в моих руках.
— Конечно.
— Она ведь на заказ? — Топольский присаживается рядом на диван, — Просто звук необычный, хороший инструмент.
— Да, на заказ. Мама на мой юбилей подарила, на двадцать лет, — я тут же пожалела — зря я так акцентирую на возрасте.
Сергей разглядывает гитару. Жениться он на ней собрался, что ли? Не выдержала, спросила. А кто бы удержался?
— Сергей Георгиевич, а….
— Что? — быстрый взгляд на меня и мягкая полуулыбка.
Набравшись наглости сказала:
— Сыграйте, пожалуйста?
— Хорошо, но у меня только одно условие, — Топольский был готов к моей просьбе.
— Какое?
— Ты постараешься мне не выкать, — говорит он.
Плата мне показалась приемлемой.
— Хорошо.
— Что тебе сыграть? Хотя, погоди.
Нервные пальцы привычно пробежались по грифу. Меня всегда завораживало это. Настоящий гипноз.
Мелодия… Я никогда ее не слышала раньше — грустная, но светлая, нежная, кружевная, невероятно прекрасная. Хотя, чего греха таить, мне вся его музыка нравится. Да, я точно знаю, что это именно его мелодия. Плюю на приличия, забираюсь на диван с ногами и разворачиваюсь к Сергею лицом. Откровенно любуюсь, другого слова я подобрать не могу. Это не так, как быть зрителем на концерте, сейчас он играет для меня и это больно и прекрасно одновременно.
Его краткий чуть насмешливый взгляд и вдруг понимаю, что не хочу, чтоб обрывалась музыка, не хочу возвращения Андрея. Хочу сидеть вот так, прядом с Сергеем, слушать, как сменяется мелодия за мелодией, смотреть на него, наслаждаться этим чувством защищенности и легкости…
Как завороженная смотрю на его пальцы, бегающие по грифу. Каждая нота, каждый звук отдаются во мне чем-то сладким, щемящим. Гений. Мне так никогда не научиться, это дар.
