Я не могла больше это слушать. И знала, что если просто уйду, то каждую ночь буду вслушиваться в тишину, ожидая момента, когда раздастся смех или польется зловещая песенка. А потом просто сойду с ума и никогда не прощу себе трусость.
Ключ входил с неохотой. Будто замком давно не пользовались, хоть Райан и открывал его при мне всего несколько часов назад. С негромким щелчком замок наконец поддался, но я потратила еще минуту, чтобы вытащить ключ. Не хотелось оставлять его снаружи.
В нос ударил запах пыли, дерева и дождя. На чердаке было настежь открыто окно, в котором в лучах лунного света переливались мокрые листья дерева, растущего прямо у дома. Я сделала несколько шагов внутрь. Пол пружинил, но казался достаточно крепким, чтобы выдержать меня.
Еще одна ложь Райана.
Чего здесь только не было! Мебель: старинная, в хорошем состоянии. Посуда: дорогая, фарфоровая, тончайшая. Ткани, абажуры, канделябры. Все, что надоедало хозяевам поместья или ломалось, годами стаскивали сюда и забывали. Я видела стопки устаревших и никому не нужных учебников, карты, портреты. Выцветшие пейзажи, целая коллекция морских мотивов…
Еще дальше стоял, чуть покосившись, большой секретер, заваленный бумагами. Почему-то мне вдруг захотелось их все просмотреть.
Ничего особенного там не нашлось, просто наброски художника среднего пошиба. Старый покосившийся дом с забитыми окнами. Хейзенвилльский маяк с неизменно обступающими его низкими тучами. И люди. Много портретов, набросков и зарисовок. Кому они принадлежали?
Чаще всего встречался портрет милой маленькой девочки, чем-то напоминавшей Стеллу. Я насчитала около десяти рисунков с ней, и всегда она была в одном и том же платьице с кружевными оборками. Такие вышли из моды лет двадцать назад. Ни на одном из рисунков девочка не улыбалась.
Последний лист заставил вздрогнуть. Я словно окунулась в ледяное прошлое, внезапно, без предупреждения. Знакомые черты лица, мягкие светлые волосы, губы, тронутые улыбкой. С рисунка смотрела Ким, младшая сестра, ныне навечно запертая в лечебнице. Такой я ее запомнила – красивой, улыбчивой, доброй. Мне повезло в какой-то мере: безумия сестры я не видела, в больнице ее не навещала. Не могла себя заставить взглянуть на эту новую Ким. Рисунок на мгновение вернул ее в мою жизнь.
Тук-тук, за окном
Тихо плачет навь.
Я подскочила, не сдержав возгласа, когда по чердаку пронесся женский голос. Его я уже слышала раньше.
Голос заполнял собой все пространство, сложно было понять, откуда он исходит.
– Кто здесь? – спросила я.
Старый дом, старый дом,
Сон ты или явь?..
Никогда не слышала полной версии этой песенки и не была уверена, что хочу услышать.
Голос становился то громче, то тише, рассеивался среди многочисленного хлама. Я бродила по чердаку в поисках источника и наконец замерла, поняв, откуда доносится песня.
Из одного из сундуков, в которых в старые времена хранили одежду.
– О, боги, что вы здесь прячете… – пробормотала я.
От волнения и страха тошнило, но я решительно взялась за крышку сундука и с трудом подняла ее. Свет из небольшого чердачного окошка упал в темное нутро сундука.
Я встретилась взглядом с серыми, пронзительными в своем безумии глазами.
В сундуке лежала девушка в длинной светлой сорочке, и, наверное, это было то, чего я никак не ждала увидеть. Она смотрела с любопытством и не шевелилась, производя жуткое впечатление.
Когда я отшатнулась, девушка поднялась, вылезая из сундука. Она двигалась как-то странно, плавно и медленно. За тем исключением, что у нее были очень сухие волосы, а неестественная бледность кожи в темноте казалась мертвецкой, девушка была симпатичной. Светловолосой и стройной.
– Ты кто? – севшим голосом спросила я.
Она внимательно меня рассматривала, склонив голову и чуть сощурившись.
– Как тебя зовут? – снова спросила я.
И, к моему удивлению, девушка ответила:
– Жизель.
– Жиз… погоди, ты дочь Рейгана… Стой, я не понимаю! О тебе писал мой отец, как ты здесь… Тебя запер Мэнфорд?
– Запер, – эхом откликнулась она. – Я люблю снежинки. Их здесь много. Посмотри!
Она закружилась по комнате, ловя руками невидимые снежинки, но не рассчитала траекторию и врезалась в старое пыльное кресло.
– Осторожно! – Я подскочила к ней, чтобы помочь подняться.
Жизель смеялась. И вдруг так же резко прекратила, с легкостью оказавшись на ногах. Посмотрела в дальний угол и что-то забормотала.
– Мертвый мальчик, – наконец я смогла разобрать хоть что-то, – он всегда здесь. Почему? Мно-о-ого мертвых мальчиков. Мертвые поколения. Они исчезают не сразу…
– Там никого нет. Жизель, давай спустимся вниз, ладно? Я обещаю, если тебе причиняли вред, это прекратится…
Она вырвала руку из моей и отскочила к стене, тяжело дыша. В широко раскрытых глазах читался неподдельный ужас. Жизель смотрела на что-то за моей спиной. Я подумала было, что она снова видит какого-то призрачного мальчика, но потом услышала вполне реальные шаги. И резко обернулась.
– Ты обожаешь лезть не в свои дела, да, Кайла? – спросил Мэнфорд.
– Не в свои? Девушка больна! Ей нужен целитель!
– Тебя это не касается. Кто разрешил тебе сюда войти?
– Я услышала ее голос, когда спала! Райан солгал, что чердак пуст. Думаете, я вот так возьму и поверю, что она заперта здесь по собственной воле?
– Она моя дочь. Жизель действительно больна, но что я должен, по-твоему, сделать? Запереть ее в больнице, как это сделали вы с сестрой? Лишить магии, отдать на растерзание менталистам и превратить в безвольное растение?
– Да, конечно, гораздо лучше запереть ее на чердаке, среди кучи хлама, где она может пораниться или задохнуться в одном из сундуков! И вместо того, чтобы бросить все свое состояние на то, чтобы облегчить ее муки, бегать по всему свету и искать мифический дневник магического гения, который якобы может помочь! Не гнушаясь ни похищениями, ни шантажом. Рискуя жизнью сына и безопасностью внучки. Браво, Мэнфорд, вы удивительный кретин.
– Жизель сама выбрала это место. Ей здесь спокойнее.
– Конечно. Ничуть не удивлена. Вы ведь дружили с моим отцом, наверняка переняли его передовые методики воспитания. Может, хоть вы расскажете, что такого делаете с дочерьми, что они сходят с ума? Погодите… Кто такой Рейган?
Мэнфорд нахмурился и занервничал. Он переводил взгляд то на меня, то на дочь, снова погруженную в чертоги собственного разума.
– Откуда ты взяла это имя?
