– Не понимаю. Это какая-то магия? Защитное заклятие? Я же своими глазами видела записи!
– Кто-то подменил дневник в суматохе. Я вернулась почти сразу же, как только убедилась, что к тебе подоспела помощь. Пока Райан был с тобой, а стража только подтягивалась, я быстро проскользнула наверх. Поняла, что Вероника еще жива, забрала дневник и позвала на помощь. Меня не было несколько минут, и за это время…
Она развела руками.
– Теперь мы не сможем ничего расшифровать.
Я устало откинулась на подушки.
– Да плевать. Это все равно пустышка.
– Что? – Кортни нахмурилась.
– В библиотеке, перед тем как появилась Вероника, я посмотрела на исписанные страницы – и что-то в них показалось мне странным. Не то неправильным, не то знакомым. Тогда я не успела толком осознать, а потом, когда очнулась здесь, поняла. Что бы это ни были за дневники, они никогда не принадлежали Конраду Кордеро. В них был папин почерк.
– Ты уверена? Кайла, ты сейчас серьезно?
– Кортни, я преподавала много лет. Я проверила тысячи конспектов, контрольных работ, рефератов и прочей ерунды. Я умею различать почерки. В том дневнике писал папа, а не Конрад. Ни у нас, ни у «Дора Заката» все еще нет настоящих записей.
– Стой, что это? – Кортни вырвала у меня из рук дневник и раскрыла на первой странице. – О, нет…
– Что?
Еще один знакомый почерк. Ну здравствуй, старый друг. Увы, но счет наших встреч явно не в мою пользу.
«Плохие девочки совершают плохие поступки. Я знаю о каждом. Придет время платить по счетам. К.»
* * *
Я так устала, что проспала весь день, и лишь к вечеру, когда принесли ужин, немного пришла в себя. Райан обещал зайти, но, похоже, застрял на работе. Я взяла книгу, но больше для вида, мысли постоянно возвращались к личности «К».
Ким в лечебнице.
Вероника не в том состоянии, чтобы подменять дневники.
Что мы упускаем? И почему нашу семью просто не могут оставить в покое?
Хотелось верить, теперь будет проще. Но когда поймали Ким, тоже верилось. А тогда за нами не охотился орден ментальных магов.
Но тогда я была одна. А сейчас есть Райан Хефнер, самый невыносимый и любимый мужчина на свете. Отец моего ребенка. Как же странно это произносить, даже мысленно! На меня вдруг свалилась настоящая семья, и я понятия не имела, что с ней делать. Может, это и слабость – простить Райана за все произошедшее.
А может, сила, ибо более уверенной я себя никогда не чувствовала.
Стелла останется жить с нами. Может, я и не стану для нее идеальной матерью, но точно буду стараться.
Уедем. К теплому морю, как когда-то обещал Райан. Вычеркнем одиннадцать лет разлуки и ошибок. Научим дочь плавать, будем любоваться закатами из окон маленького домика на побережье. Увидим горы, чужие города. Залижем раны и вернемся, чтобы стать частью новой семьи Кордеро. Не такой уж ненавистной, как раньше.
Мы все вместе переедем в Даркфелл, в небольшую квартиру с отдельным входом. Где зимой будет засыпать снегом крыльцо, а летом у самого окна будут шелестеть ветки раскидистого дерева.
За мечтами я почувствовала себя лучше, поэтому до меня не сразу дошел смысл песенки, раздающейся из коридора:
Тук-тук, за окном
Тихо плачет навь.
Медленно я поднялась с постели и, пошатываясь, подошла к двери. Чистый и красивый голос идеально попадал в ноты.
Старый дом, старый дом,
Сон ты или явь?
Я резко распахнула дверь в коридор. Он был пуст, но по этой пустоте прокатился звонкий женский смех. И песня донеслась уже из другого конца:
Тук-тук, медленно
Открываю дверь.
Я выскочила к лестнице, а голос стал удаляться. Казалось, я вот-вот его настигну. Он напоминал одновременно и голоса сестер, и дочери, и в то же время был мне незнаком.
Старый дом, старый дом —
Ты ему не верь.
Приоткрылась входная дверь, ветром в холл занесло пару листочков. Пост дежурной целительницы оказался пуст. Я двигалась словно во сне. Не задумываясь о том, что одета лишь в больничную рубашку, босая. Не думая о том, что было в этой ситуации что-то жуткое и неправильное.
Я резко распахнула дверь, оказавшись на улице. И сразу увидела то, что должна была увидеть. Напротив, на крыше небольшой часовенки, стояла хрупкая фигурка в светлой сорочке – такой же, в какую была одета я. На самом краю. А внизу – на мгновение я даже увидела эту картину ее глазами – раскинулся город.
В девушке, хоть она и стояла высоко, я узнала Веронику. Рыжие волосы растрепались на ветру, а на белой ткани расплылось алое пятно крови. Она опасно раскачивалась, обняв себя руками, и мотала головой, словно спорила с невидимым собеседником. Затем обернулась – и над крышами пронесся ее отчаянный крик.
Я вскрикнула, когда светлая фигурка сорвалась и устремилась вниз. Я не могла слышать звук удара с такого расстояния, но, закрыв глаза, – клянусь – я его услышала.
Последний куплет прозвучал прямо у самого уха:
Тук-тук, ветер здесь,
Он стучит в окно.
Я резко обернулась. Никого не было. Над крышами домов в полусне-полуяви пронеслось:
Обернись, ведь тебе
Жить не суждено.
Эпилог
Главный целитель лечебницы «Хейзенвилль-гард» Хантер Дельвего ненавидел, когда поступают новые пациенты. Приходилось оформлять целый ворох бумаг, порой он засиживался за работой до поздней ночи и ночевал здесь же, в кабинете, на небольшом диванчике. На такой случай в шкафу всегда висел запасной костюм.
Сегодня, к счастью, прибыл только один новенький. И это должно было быть быстро.
– Итак, Эдмонд, как вы себя чувствуете?
Но Эдмонд Белами – так, судя по документам, его звали – стеклянным взглядом смотрел куда-то в стену, вряд ли способный на внятную речь. Так что первичный осмотр – всего лишь формальность.
Хантер бегло просмотрел историю болезни.
Ментальный удар. Белами повезло, что он выжил. Хотя вряд ли можно назвать везением такое существование. Уже трое целителей-менталистов пытались найти в его сознании хоть что-то. Но после ментального удара такой силы от человека остается лишь оболочка.
Хантер выдохнул с облегчением. Он ненавидел вторгаться в чужой разум. Даже если делал это с целью облегчить страдания. Но если три менталиста не нашли ничего, кроме поврежденного варварским вмешательством сознания, его подтверждение не требуется.
