– Я буду очень хорошей дочерью.
Улыбнувшись напоследок целительнице, я подхватила сумку и, не оглядываясь, направилась к выходу, точно зная, что отец неотрывно смотрит мне вслед.
У ворот я остановилась. Можно было взять экипаж или дождаться омнибуса, но я словно не могла надышаться, раз за разом подставляя лицо яркому свету. Вспоминая тот судьбоносный выход за пределы лечебницы, когда Хантер рискнул всем, чтобы спасти меня. Когда я боялась и одновременно хотела найти в себе силы и перешагнуть за порог.
Сейчас я испытывала схожие ощущения.
Будто этот шаг, который я никак не решалась сделать, отделял прошлое – темное и порочное – от будущего. Совсем необязательно светлого и счастливого, скорее неопределенного – и оттого притягательного.
Я обернулась на старый особняк «Хейзенвилль-гард» и нашла окно Хантера. Мне почудилась темная фигура, стоящая у окна, и на всякий случай я помахала.
Тени больше не пугали.
Решившись, я двинулась вперед, оставляя позади лечебницу, отца и прошлые страхи.
А когда здание скрылось за деревьями, остановилась. Огляделась, убедившись, что никто не увидит мою слабость, и сделала то, что так любила в детстве.
Подпрыгнула так высоко, как смогла, вытянув руки вверх.
Высоко-высоко.
Чтобы достать до самого неба. Папа говорил, однажды у меня непременно получится.
Эпилог
Особняк был прекрасен в окружении красок осени. Старинный, хранящий историю сотен поколений, Кордеро-холл был одной из главных достопримечательностей Хейзенвилля. Просто удивительно, каким чудом удалось сохранить его в первозданном виде.
У ворот остановился экипаж, и на мокрую от дождя дорожку ступила миловидная девушка в огромных очках, придававших ей сходство со стрекозой. Она перехватила зонт-трость поудобнее и быстро, чтобы не промокнуть, взбежала по ступенькам, а после скрылась в доме, впустив вместе с собой порыв осеннего холодного ветра.
– Кристен! Я вернулась!
Ответом стала тишина, и только приглушенные шаги рабочих напоминали о том, что в Кордеро-холле затеяли очередной ремонт.
Кристен нашелся в подвале. Долгое время он служил складом для старого хлама, но после пожара в прошлом году его решили разобрать. Чего только не хранили в подвале старинного особняка! Фамильное серебро, сотни старых книг, одежду, мебель, инструменты…
– Наши предки, кажется, принципиально ничего не выбрасывали с самого основания рода. Интересно, что бы сказал Конрад Кордеро, увидев, во что превратили его лабораторию? – задумчиво произнес Кристен.
– Не думаю, что Конрада интересовал порядок, – равнодушно пожала плечами девушка. – Почему этим занимаешься ты? Я думала, все разберут рабочие.
– Решил покопаться в старом хламе. Может, придет вдохновение. Иногда писателям это нужно.
Она рассмеялась и распустила длинные светлые волосы, с наслаждением размяв шею.
– Устала? Кира, скажи, зачем тебе эта работа в лечебнице? Ты наследница огромного состояния, ты можешь заниматься благотворительностью, искусством, чем угодно! Ты – Кордеро, ты не должна убиваться на тяжелой работе и возиться с душевнобольными.
– Мы уже об этом говорили. Мне нравится моя работа. И как же я их брошу? Они ко мне привязались. Лучше покажи, что ты нашел. Историческое общество Хейзенвилля недавно просило меня передать что-то от рода Кордеро в музей. Я обещала подумать и, честно говоря, забыла. Ты не спасешь меня, любимый брат? Знаешь же эту Ханну, она просто так не отстанет.
Кристен рассмеялся и полез куда-то за шкаф.
– Передай им вот это. – Он извлек большой, на добрую четверть стены, портрет. – Я почти влюбился в блондинку. Но потом вспомнил, что это моя дальняя родственница, и раскаялся.
Кира задумчиво посмотрела на покрытый пылью и потемневший от времени портрет.
Три девушки, как и все из рода Кордеро – красивые, холодные, полные тайн. За ними беспокойное море, а вдали старый маяк. Уже много лет как власти снесли его, не оставив даже намека на былую достопримечательность, и лишь редкие пейзажи в музеях и частных коллекциях хранили память о прошлом крошечного городка близ столицы.
– Ты на нее немного похожа, – сказал Кристен, кивнув на блондинку с портрета.
Кира поежилась, поймав взгляд ярко-синих нарисованных глаз.
– Кортни Кордеро, Кайла Кордеро и Кимберли Кордеро, – прочитал брат. – Ничего о них не слышал. Как думаешь, что с ними стало?
– Ничего плохого, раз мы с тобой здесь стоим и пялимся. Знаешь, я передам в историческое общество что-нибудь из рисунков дедушки. Этот хлам никого не интересует.
– А что делать с портретом? – спросил брат.
– Выбрось, – пожала плечами Кира.
У самой лестницы наверх ее взгляд упал на зеркало. В покрытой толстым слоем грязи потрескавшейся поверхности ей вдруг почудилось совсем не ее отражение. Полумрак исказил черты, смазал контрасты, обнажив характерные черты всех девушек рода Кордеро. Эта девушка в зеркале была ею – и одновременно нет.
А потом отражение подмигнуло.
– Кир? – из-за угла выглянул брат. – Все в порядке?
Губ коснулась кривая усмешка.
– Все хорошо.
Гораздо лучше, чем она заслуживает.
Вклейка
