Димдаш-младший, он же ближайший помощник Главного старшины (или старейшины) гворнов, поравнявшись со мной, спросил:
— Граф, вы, наверное, ждете каких-то объяснений?
— Спасибо за меч, мастер, — поблагодарил я тангара, но не сдержавшись, сказал: — Надеюсь, вы оцените в талерах стоимость помощи, оказанной мне и пришлете счет не самому герцогу, а в мое поместье.
От моих слов Димдаш прямо-таки отшатнулся.
— Зачем вы так, господин граф?
Я не стал ничего отвечать, а пошел дальше. Он же и так все прекрасно знает и понимает, зачем мне распинаться? Возможно, глупо демонстрировать собственные обиды, но я всего лишь человек, стало быть, имею полное право.
— Граф, я все время забываю, что вы нездешний и прибыли к нам очень издалека. И это, отчасти, извиняет ваше хамство.
Тангар высказался витиевато, гномы обычно изъясняются проще. Мне захотелось ответить, что если мое поведение и похоже на хамство, то поведение гномов гораздо хуже. Не знаю, каким словом обозвать чванство, из-за которого погибли их собственные сородичи? Да, скорее всего, есть причины, вроде их дурацких традиций, что заставляют гворнов, в двух днях пути от Винне-Ноу и в нем самом, превращаться в высокомерных скотов, истекать спесью и игнорировать людей, отправленных, в общем-то, для их же блага. Нет, традиции дело хорошее, но всему должна быть мера. Впрочем, мне с гномами общаться приходится редко и, если бы не приказ герцога, так это случалось бы еще реже. Поэтому, отвечать не стал, тем более, что мы уже подошли к той двери, за которой укрывался питомник колдуньи, или лаборатория, кому как нравится.
А здесь уже кто-то побывал, оставив после себя не кровавый след, а кровавую лужу, потому что и у волков, и у подростков перерезаны горла. Но в лицах детей не было боли, а только спокойствие и, как мне показалось, умиротворение и даже радость.
Но расплавленное серебро по-прежнему капало с потолка.
С противоположной стороны туннеля послышался какой-то шум. Я напрягся, выставил клинок, но увидев мага в сопровождении латников, опустил оружие вниз.
— Исчезла, — устало сообщил маг, даже не поздоровавшись и не выразив радость от того, что я жив. — Туннелей много, куда-то спряталась, стерва. Нужны еще люди, чтобы искать.
Значит, колдунья сбежала, бросив собственных «деток». Что ж, такого тоже бывает. Даже во время сражений случается, что военачальник, воспользовавшись суматохой, бежит с поля боя, бросив своих подчиненных.
— Я прикажу своим, чтобы они обшаривали туннели, — сказал тангар. — Скоро подойдут рудокопы, они тоже помогут.
— И с этим бы надо что-то сделать, — сказал маг, указав на трубки и капли серебра.
Старший гном лишь кивнул, развернулся и ушел.
Мне показалось, Димдашу-младшему ужасно хотелось что-то сказать, разъяснить, но он не решался, а теперь у него появился хороший повод уйти, так ничего и не объяснив.
— Это она их? — кивнул я на тела людей и зверей.
— Нет, это я, — сообщил маг. — Их убили по моему приказу. — Посмотрев мне в глаза, спросил. — Осуждаешь?
Я только пожал плечами. Осуждаю ли я? Когда шел сюда, то желал освободить людей и перебить волков. Теперь вдруг подумалось — может, так оно даже и лучше? Вряд ли у подростков, переживших такие муки и не успевших превратиться в вервольфов, осталась человеческая сущность.
— Ты все сделал правильно, — кивнул я. — Это уже не люди.
А про себя подумал — как хорошо, что решение убить крестьянских детей, оказавшихся в плену у колдуньи, принял не я.
Глава девятнадцатая
Традиции гномов
Мы с фон Скилуром расположились неподалеку от проросшего деревьями холма, под которым и скрывалось логово ведьмы.
Гворны, прибывшие сюда в большом количестве, первым делом принялись обыскивать туннели и пещеры, разыскивая уцелевшее серебро. Убедившись, что последняя партия так и осталась в мешках, не успев отправится в плавильный котел, жутко обрадовались и отправили ее герцогу. Правда, на сей раз и повозки, и возчики прибыли из Силинга. Еще гномы занимались тем, разламывали «перегонный куб» — огромный чан с трубочками, из которых капал драгоценный металл. Барон фон Силурд, осмотревший посудину, не нашел в ней ничего магического или потустороннего — огромный тигель, в котором плавят драгоценный металл, не более. Значит, все дело в сочетании заклинаний и раскаленного серебра. Я тоже обрадовался, когда в результате поисков обнаружился мой походный мешок. Не скажу, что не обошелся бы без него, но лучше все-таки с ним. Как-никак, там лежала моя кольчуга, а главное — смена белья и остатки кавы.
Тела юных пейзан, погибших из-за опытов колдуньи, уже вытащены и похоронены неподалеку от ямы, куда скидали трупы волков.
Сейчас команды гворнов, усиленные герцогскими латниками и дружинниками местных помещиков, активно прочесывают туннели и штреки, вкупе с газенками, отыскивая беглую Фриону. Неподалеку от нас, в солдатских шатрах, наличествовали еще и коллеги барона — все маги, которых Его высочество сумел наскрести в Силингии, оставив дома только самых старых и увечных. Они должны помочь нам окончательно ликвидировать ведьму. А мы с магом с бароном занимались самым важным — руководили.
— Твое здоровье! — провозгласил барон Габриэль, поднимая на уровень глаз внушительного вида бокал, который чуть-чуть не дотянул до объемов, позволявшему ему именоваться кубком.
— И твое! — ответил я, приподнимая чашечку с кавой.
Как я уже говорил, каву я варил хуже, чем брауни, но слуге Габриэля я бы приготовление напитка не доверил.
Отпив глоточек, скосил глаза на палатки магов, увидел, что в просвете между ними пасется Гневко. Гнедой, словно почуяв мой взгляд, затряс гривой и тоже глянул — как там хозяин? Не скрою, после возвращения из туннеля я получил от жеребца изрядную выволочку. Правда, до копытоприкладства дело все-таки не дошло, но я выслушал все, что обо мне думал гнедой: и за уход без него в город гномов (хотя это мы согласовывали!), и за участие в нелепой экспедиции, и даже за плен. Но больше всего боевого друга возмутило, что я дрался с вервольфами без него. Еще мне пришлось часа два бегать за жеребцом, просить прощения, уговаривать и обещать ему самый лучший овес, что отыщется в лагере. Наверное, стороннему наблюдателю из числа гномов и людей, поведение графа, эрла и особы, приближенной к правителю, показалось весьма странным, но их мнение для меня не играло никакой роли, а вот мнение жеребца — старого и верного друга, играло, да еще как. Понимаю, что гнедой рано или поздно простил бы своего глупого хозяина, но чем раньше он перестанет дуться, тем лучше.
Барон фон Скилур, скривившись, единым махом осушил кубок, закашлялся. Прокашлялся, смахнул ладонью набежавшие слезы и грустно сказал:
— Вот из-за этого сопляка мне постоянно приходится нести лишения.
— Это ты про кого? — поинтересовался я, допивая каву и, в который раз устремляя грустный взгляд на раскладной стол, пытаясь углядеть что-нибудь вкусное, хотя и знал, что ничего интересного там нет — медный кувшин со шнапсом, куски жареной свинины, чищенные головки лука и черствый хлеб. Спрашивается, а чего и смотреть-то было?
