– Ты сможешь, Мирен, – сказал он.
Я ненавидела выходить на улицу по ночам, а сейчас, наверное, было уже девять часов. Мы могли еще добраться до дома Фостеров и попытаться поговорить с Маргарет до того, как главные газеты уйдут в печать. Профессор Шмоер обещал, что, если я подтвержу свою гипотезу и напишу достаточно основательную и убедительную статью об аресте, он разошлет ее своим коллегам из других газет, чтобы посмотреть, не повезет ли мне с первой публикацией. Если я права, Маргарет С. Фостер сейчас находилась либо в полицейском участке двадцатого района, ожидая новостей о своем муже, либо дома с двумя детьми, плача и не понимая, что происходит и почему его так долго не отпускают из-за простого недоразумения.
– Хочешь, я поеду с тобой? – спросил профессор.
Часть меня хотела сказать «нет», но за окном было темно, и мне ничего не оставалось, кроме как согласиться.
Согласно досье, дом Фостеров находился в Дайкер-Хайтс, и профессор согласился оплатить поездку на такси, которая должна была обойтись в кругленькую сумму. Во время поездки я впервые почувствовала себя настоящим журналистом. За окном мелькали уличные огни, и я чувствовала, что город – это целая история, которую можно рассказать. Из труб валил пар, похожий на гигантские занавески, свисающие с небоскребов; мы без задержек ехали по маршруту, выбранному таксистом, и я впитывала в себя воспоминания о городе с его огнями и тенями, таком смелом и таком застенчивом, как будто он хотел, чтобы я раскрыла, что происходит за каждым углом, и в то же время просил мир никогда не исследовать, что он скрывает. Когда мы перебрались на другую сторону, миновав Бруклинский мост, и приблизились к месту назначения, мои чувства стали меняться. Здесь было темно, здесь скрывалось что-то, что напоминало мне о той ночи в парке. Профессор молчал большую часть пути, но в этот момент он, наверное, ощутил, как мои страхи выходят из своих пещер, потому что вдруг спросил:
– Ты простила этого… Роберта? Того, кто отвел тебя в парк в тот день.
– Что?
– Смогла ли ты простить его за… за то, что не смог защитить тебя? Насколько я понимаю, он сбежал, оставив тебя наедине с… с теми парнями.
– В полиции он заявил, что его избили и обезоружили, но я ничего такого не помню. Помню, он сбежал, как трус. У него даже не хватило смелости подтвердить на опознании личность единственного типа, которого арестовали.
– Я знаю, он указал на кого-то другого, а не на того, на кого указала ты. Потом заявил, что было слишком темно, чтобы подтвердить, и указал на кого-то еще. Я читал отчет. Этим он все усложнил, – сказал Шмоер сочувствующим тоном.
– И благодаря ему… он на улице. Насильник на свободе. Еще один.
– Роберт извинился перед тобой?
– Ему потребовалось несколько месяцев. Он появился в дверях класса и… прочитал мне строчку из Оскара Уайльда о прощении. Это был самый детский поступок, что я видела от парня за долгое время. Я сказала ему, чтобы он уходил и я больше никогда не хочу его видеть.
– Думаю, этим он пытался помочь себе, а не тебе, – проницательно заметил профессор.
– Я так и подумала.
Такси остановилось перед домом, на котором новогодние гирлянды были развешаны не до конца. За исключением пары темных пятен вдали вся улица была уже украшена, и дома светились ярко, будто днем. Рождество в этом районе всегда наступало рано – традиция, заведенная жителем 84-й улицы в середине 1960-х годов и вскоре распространившаяся среди соседей.
– Родители Киры живут где-то здесь, в одном из этих домов, – сказал профессор, выйдя из машины.
– Наверное, ужасно узнать, что твой сосед украл твою дочь.
– Возможно, это был не он. Для этого мы здесь. Чтобы выяснить хотя бы это.
– Да, но они еще об этом не знают.
На улице не было ни души, хотя в это время года она считалась туристическим местом, и у меня закружилась голова. Словно по подвесному мосту, я прошла по плитке к двери дома семьи Фостер, внутри которого горел свет. Мы трижды громко постучали позолоченным дверным молотком, и дверь открыла брюнетка в халате с темными кругами под глазами.
– Что вам нужно? Кто вы? – спросила она растерянно, не понимая, что мы здесь делаем.
Глава 32
Радость заставляет поверить, что рядом кто-то есть, печаль, напротив, – что ты всегда был одинок.
1998
Аарон проводил Грейс в спальню, чтобы та отдохнула после больницы, и стоило только рухнуть на домашний диван, как он зарыдал от отчаяния. С одной стороны гостиной, на столе, который обычно был заставлен рамками с фотографиями, где они трое были вместе, теперь молчали телефоны, трезвонившие до этого дни напролет. Добровольцы ушли домой несколько часов назад, убедившись, что звонки иссякли. Вдруг один из телефонов настойчиво зазвонил, и Аарон резко встал, заливая трубку слезами, которые пропитали его бороду.
– Алло? Вы знаете что-то о Кире? – с надеждой спросил мужчина.
Но на другом конце эхом отдавался смех пары подростков, которые звонили ради розыгрыша.
– Это вас должны были похитить, сукины дети! – прокричал он с тоской. – Моя трехлетняя дочь исчезла. Вы понимаете, каково это?
Он подумал, может быть, кто-то на другом конце извинится, но несколько секунд спустя из телефона снова донеслись лишь два обидных смешка.
Аарон закричал.
Он кричал так громко, что ему вторил вой собаки с улицы. Затем, не в силах выдержать больше ни секунды, мужчина схватил телефоны и дернул, вырвав провода из усилителя, соединяющего телефонный узел. Он бросил трубки в мусорный бак и проклял себя за то, что вообще пытался заставить мир помочь ему.
За годы работы в страховой компании Аарон всегда старался как-то выручить своих клиентов. Он немного подделывал документы, чтобы их приняло начальство, закрывал глаза на первоначальные анкеты медицинского страхования, составлял отчеты о повреждениях нетронутых автомобилей с единственной целью – изменить цвет краски. Это не была работа его мечты, но именно она позволяла ему оплачивать счета и жить безбедно, а единственным недостатком было то, что иногда ему приходилось переступать через себя и отказывать в страховом покрытии, когда начальство жаловалось на низкую рентабельность офиса. Он довольствовался тем, что достигал минимальной нормы, выполняя, но никогда не перевыполняя установленные показатели. Благодаря этому его любили клиенты, хотя и не все. Нельзя достичь всеобщей любви, когда тебе приходится отказывать в дорогостоящем лечении рака или сообщать, что после несчастного случая, где человек лишился обеих рук во время ремонта в гараже, страховка покроет протез только для одной из них.
Он считал себя хорошим человеком и помогал где мог: ежемесячно жертвовал тридцать долларов в неправительственную организацию, призванную улучшить жизнь детей в Гватемале, наладил сортировку мусора, старался участвовать в пожертвованиях, которые собирали в их районе. Возможно, именно поэтому соседи помогали ему – знали, что он хороший человек. Но люди, которые не знали его, все те люди, которые сопереживали его истории лишь из болезненного любопытства, вызванного исчезновением Киры, все они хотели только зрелища. Сюрприз здесь, новый поворот событий там, рыдания на экране в прайм-тайм. Но отыскать Киру было все равно что сделать тройное сальто-мортале между трапециями без сетки в конце циркового представления. Если получится – наградой служат аплодисменты и одобрительные возгласы. Если же нет… люди все равно уходят домой довольными, потому что они уже видели, как львы прыгают через пылающий обруч.
