– Знаешь, в чем отличие между нами? Тебя всегда волновал этот чертов коэффициент раскрываемости, а я заботился как мог о каждом несчастном, который исчез с лица земли.
– Так позаботься о том, чтобы не исчезла твоя карьера, – ответил ему Спенсер.
Бен повернулся и ушел, оставив Спенсера позади, не зная, что ждет его в будущем.
Некоторое время спустя файл под названием Kiera_4.mp4 появился в интранете в папке Миллера, где он хранил все материалы расследования Киры, но сам агент уже некоторое время в растерянности стоял на улице.
Он набрал номер Мирен Триггс, журналистки «Пресс», которая всегда была для него назойливее мухи, но та не ответила. Тогда он позвонил в «Манхэттен пресс» и попросил ее к телефону, но девушка с приятным голосом вежливо ответила, что Мирен весь день не было в редакции.
– Где тебя черти носят?? – выругался он, положив трубку.
Глава 40
У каждого из нас внутри есть тени всех форм и размеров, и, когда приходит время, некоторые из них вырастают, закрывая собой все остальное.
Мирен Триггс
1998
Зрелище было не из приятных, но когда в 1998 году по телевизору показали, как горит в огне Джеймс Фостер, пока я сидела на диване, разговаривая с его женой и почти ощущая, как его дети спят наверху, жалости я не испытала. Это было… как будто впервые в жизни на моих глазах негодяя настигла справедливость. Наконец-то.
Не помню, фыркнула ли я или расцвела ли на моих губах улыбка при виде этого образа, но, клянусь, именно так я чувствовала себя внутри. После первого шока от увиденного и прочитанного заголовка, бегущего по экрану (последние новости: Дж. Ф. сожжен заживо после освобождения без предъявления обвинения) на круглосуточном канале новостей, профессор сказал Маргарет, что сожалеет о том, что случилось с ее мужем, а я молча вышла на улицу, не желая показаться лицемеркой.
Мне было чертовски приятно, и я не хотела портить это ощущение. Особенно после того, как профессор сказал мне, что я одной ногой в «Пресс», если смогу пройти испытание и написать статью о Джеймсе этой же ночью. Я нервничала и радовалась. Это была сладкая смесь чувств. Несмотря на то что я не нашла Киру, ощущать справедливость было приятно, и хотя этот путь расследования оказался тупиком, я не собиралась так просто сдаваться.
Дождавшись полиции и повторив им то, что Джим уже рассказал прокурору, мы отправились в редакцию. И там случилось нечто волшебное. В этот час там почти не было сотрудников, а издатель встретил нас крепким и искренним рукопожатием. Я написала статью, которую мои родители с гордостью повесили в рамку в гостиной, и единственное, что меня волновало, – это не оставить ни малейшего сомнения в том, кем на самом деле был Джеймс Фостер. Когда я закончила и все зааплодировали, возник тот момент единства, та искра, которая превращает нервозность в радость, и это был первый раз, первые несколько часов, когда мне удалось вычеркнуть из головы произошедшее со мной той ночью в парке, который я больше не осмеливалась пересекать.
Мы вышли из редакции около трех часов ночи, и Фил Маркс, издатель, попросил меня быть на редакционном собрании на следующий день в четыре. Мне предложили контракт на вторую половину дня, после занятий, пока не закончу университет. Мы с Джимом вошли в лифт серьезные, молчаливые, почти избегая встречаться взглядом. Поймав такси, которое ехало в противоположном направлении, мы сели вместе, и он, не задумываясь, назвал адрес моей квартиры.
– Поздравляю, – сказал он. – Ты принята.
– Да…
Я сидела как на иголках, понимая, что вот-вот совершу неизбежную, но катастрофическую ошибку. Профессор молча смотрел прямо перед собой, и я видела, как его коричневый ботинок постукивает по коврику.
– Я гово…
И тогда я наклонилась и поцеловала его, прерывая то, что он собирался сказать.
Мгновение спустя его губы разомкнулись, словно двое влюбленных при расставании в аэропорту. Отстранившись, он посмотрел на меня. Шмоер не сводил с меня глаз в темноте такси, а за окном проносились огни Манхэттена, периодически освещая его губы и трехдневную щетину. Я снова потянулась к нему и поцеловала. На мгновение он замер, словно наслаждаясь, но потом оттолкнул меня, и я подумала, что ошиблась и на этом все закончится.
– Это неправильно, Мирен, – прошептал Джим самым мягким голосом, который я когда-либо слышала от него.
– Мне плевать, – ответила я самым решительным тоном, которым когда-либо говорила.
Мы целовались всю дорогу. И на лестнице моего дома. И пока я сражалась с дверью. И пока мы раздевались. И когда его очки слетели с лица на пол и одна из линз разбилась. И наконец, отсекая все пути назад, когда наши обнаженные тела рухнули на кровать в моей крошечной однокомнатной квартире.
Час спустя мы оба были отягощены угрызениями совести из-за случившегося, но не сомневались, что это было неизбежно. Он тихо оделся в полумраке, и я заговорила первой:
– Этого больше не повторится, Джим.
– Почему? Мне нравится быть с тобой, Мирен. Ты… другая.
– Потому что ты не можешь потерять единственную работу, которая у тебя осталась.
– Никто не узнает.
– Ты преподаешь расследовательскую журналистику. У тебя целый класс, полный людей, готовых искать правду.
Джим рассмеялся.
– Так что, мы попрощаемся так, будто ничего не было?
– Я думаю, это к лучшему.
Он кивнул, повернувшись спиной, все еще без рубашки, и нагнулся поднять очки и положить их в карман.
– У тебя все получится, Мирен. В тебе есть что-то необычное. Я никогда не видел никого похожего.
– Упрямство – это единственное, чем я отличаюсь от других.
– А это главное в журналисте.
– Я знаю. Я училась у тебя.
Профессор закончил одеваться, а я осталась в постели.
Потом он поцеловал меня на прощание, и следующие несколько лет я вспоминала, как кололась та щетина, что заставила меня вылезти из моей раковины.
Утром выпуск «Пресс» с историей Джеймса Фостера на обложке облетел всю страну, и мое имя в первый, но не в последний раз связалось с делом Киры Темплтон. Я раскрыла настоящую историю единственного официального подозреваемого, который когда-либо появлялся в деле об исчезновении девочки.
Я позвонила своей семье и сообщила им хорошие новости. Мои родители тут же пошли и купили несколько экземпляров, раздавая их по всему Шарлотту и хвастаясь, что их дочь стала знаменитой.
Мама спросила, навещу ли я их на выходных, как обещала, но моя свежеиспеченная работа в газете разом отменила все планы. С годами я пожалела, что откладывала эти незапланированные встречи, особенно учитывая, что мне открылось позднее, но тогда я была еще ребенком – и, черт возьми, меня только что взяли в «Пресс»!
