– Заткнись, – огрызнулась на него доктор Мензах, а мне ответила: – Мы считаем, это из-за Майлу. Они думают, что у тебя с собой данные с Майлу.
– Наверняка именно так, – подтвердила Пин-Ли, не отрывая взгляда от экрана. – Нас могли бы убить, как только мы пришвартовались на Тран-Роллин-Хайфе, но им нужны были деньги. Но когда они поняли, что там ты, то перешли к насилию.
Знаю, скорее всего, так и есть. И наверняка весь сыр-бор из-за чипа памяти, который я забрал у Уилкен и Герт. «СерКриз» знает о существовании чипа и справедливо считает, что он у меня. Но они опоздали, потому что теперь чип в системе «Сохранения», хотя вряд ли они поверят. Но этим можно воспользоваться.
– Кто-нибудь должен вручную отстыковать шаттл, на котором мы прибыли.
Мензах оторвала взгляд от своего интерфейса и встала.
– Мы этим займемся. Пин-Ли…
– Иду!
– Спасибо за помощь, – ответил я записью из буфера, а сам снова отсоединился и вернулся к боту-пилоту.
И опять в ускоренном режиме объяснил боту-пилоту, что собираюсь сделать. Бот-пилот боролся за контроль над вооружением, чтобы выполнить приказ капитана открыть огонь. Он показал мне фрагмент разведданных о шаттле с группой захвата: судя по грузовому манифесту, на борту были боевой автостраж и дополненные люди.
Да уж, нельзя допустить, чтобы шаттл состыковался с нашим кораблем.
Я не сделал копию чипа памяти, но у меня по-прежнему хранятся данные, которые я записал по пути к Майлу, болтовня Уилкен и Герт о всякой ерунде. Я проанализировал и сжал информацию, но по параметрам она напоминала ту, что ищет Враг.
Я не стал рисковать, пользуясь камерами или сетью, а вышел из пассажирского отсека в коридор, ведущий к шаттлу. Этот люк я тоже запечатал, но Мензах и Пин-Ли открыли панель аварийной отстыковки.
– По моему сигналу, – сказал я.
Я объяснил боту-пилоту, что у нас все получится. Он согласился, и мы продолжили работу.
А потом бот-пилот выключил систему безопасности.
Я знал, что он это сделает, но меня все равно охватил ужас от осознания собственной уязвимости. Я чувствовал, как Враг наступает на бота-пилота и на меня. Я сказал боту-пилоту, что мы должны сберечь важные данные, спрятав их в шаттле, чтобы компания могла позже ими воспользоваться. Бот-пилот вырвал у шаттла кусок памяти, и я загрузил на это место свои данные.
И Враг перебрался в систему шаттла.
А потом одновременно произошли три события:
1. Система безопасности шаттла закрыла сеть голосовой связи.
2. Бот-пилот стер коды собственной голосовой связи, а я перезагрузил ее и спалил.
3. Мое тело сказало доктору Мензах и Пин-Ли:
– Пора.
Пин-Ли набрала код на панели, а доктор Мензах дернула за рычаг. Шаттл отшвартовался.
Истребитель уже замедлил скорость, и потому шаттл отлетел недалеко, но, учитывая неработающую голосовую связь, он мог находиться хоть по ту сторону червоточины. Враг был заперт в шаттле.
Ха! Получай, сволочь!
Корабельная сеть и системные коды превратились в кашу, но бот-пилот уже восстанавливал контроль. Система безопасности вставала на ноги, шатаясь как пьяная, если можно так выразиться.
– Ох, боги небесные, мы спасены! – сказал кто-то в рубке.
Бот-пилот восстановил контроль над вооружением и запросил у капитана подтверждение.
– Подтверждаю, огонь, – отозвался тот.
Я вдоволь насладился зрелищем. Сначала взрывом уничтожило шаттл штурмового отряда, а потом многочисленные попадания продырявили корпус вражеского корабля. Затем я собрал воедино все свои разбросанные там и сям коды и вернулся в собственное тело. Ощущения были странные.
Мензах и Пин-Ли по-прежнему стояли в коридоре и озабоченно смотрели на меня.
– Дело сделано, – сказал я.
Пин-Ли восторженно заохала, а Мензах схватила ее и развернула.
А я чувствовал себя странно. Очень странно. И хреново.
Производительность – сорок пять процентов и снижается. Критический сбой…
Я понял, что падаю, но не почувствовал удара о палубу.
8
Память рассы́палась на отдельные фрагменты. Ничего приятного, хотя для обычного бота это было бы катастрофой. Моя же память основывается на человеческой нервной ткани и обычно является слабым звеном в хранилище памяти, но ее нельзя полностью стереть. Пришлось полагаться на нее, собирая и упорядочивая фрагменты. К сожалению, скорость доступа к нервной ткани была ужасающе медленной.
Это заняло целую вечность.
Я бродил среди хаоса образов, вспышек боли, пейзажей, коридоров и стен. Ого! Многовато стен.
– Есть какие-нибудь изменения? – поинтересовался неопознанный голос.
– Пока нет. – И после короткой паузы: – Думаешь, стоит поместить его в ремонтный бокс? Если он не сумеет…
– Нет, это исключено. Компания захочет выяснить, как он взломал свой модуль контроля. Если им представится возможность… Нельзя им доверять.
Хуже всего то, что я не помню (ха!), сколько времени провел в таком состоянии. Судя по обрывкам диагностического отчета, возникли критические повреждения.
Хотя, наверное, это очевидно и без данных диагностики.
Сложная серия нейронных связей привела меня к обширной нетронутой области памяти… Это еще что за чертовщина? «Расцвет и гибель лунного заповедника?» Я начал просмотр.
И тут – бац! Заиграли сотни тысяч связей. Я вернул себе контроль над собственными процессами и запустил диагностику и процедуры восстановления. Воспоминания в ускоренном темпе начали выстраиваться по порядку.
– Хорошие новости! – прозвучал чей-то голос. – Диагностика показывает, что активность резко увеличилась. Он собирает себя по кусочкам.
Частичная идентификация: клиент?
Изогнутый потолок вместо стены. Что-то новенькое. Я лежал на чем-то мягком. Мне хватило воспоминаний, чтобы осознать необычность происходящего, а необычное, как правило, означает плохое. Больше фрагментов выстроились в цепочку, только в неправильном порядке. Пассажирские корабли, ГИК. Ага, значит, не так уж необычно. Как и сейчас, в этих воспоминаниях я носил человеческую одежду, а не скафандр и броню. Доступ к другой группе связей позволил опознать предметы над головой как оборудование медсистемы. ГИК? Я попытался отправить запрос. Нет, этот кластер памяти оказался не в том месте. Я отправил Тапан обратно к ее друзьям и покинул ГИКа.
– Как ты себя чувствуешь? – спросил Ратти.
Я сумел вытащить только одно определение для Ратти: человек, мой друг. Звучало странно и малоправдоподобно, но прежняя версия меня, похоже, была в этом уверена, а больше мне не на что было опираться.
