«Я готова к нашему свиданию», – заявила она, и едва он увидел блеск в глазах Хеди, как понял, что у него нет ни единого шанса.
Кристина не в первый раз портила ему свидания, но, по крайней мере, то было последним. С Хеди они пробыли два года, и хотя мелочная сторона его натуры до сих пор не простила сестру, винить ее он не мог. Оба они – дети своего отца, обаятельные до мозга костей.
– Кристина, – говорит Уэс с приклеенной к лицу натянутой улыбкой, – это мисс Уэлти. Мисс Уэлти, это моя сестра Кристина.
– Оч приятно, – Кристина протискивается вперед и протягивает руку.
Мэгги нерешительно пожимает ее.
– Уэс, – чопорным тоном говорит Кристина, – ты так и будешь держать бедную мисс Уэлти на собачьем холоде в коридоре? Или все-таки пригласишь ее в дом?
– Эм-м…
– Простите моего брата. Порой он такой тугодум. Проходите, пожалуйста. Сейчас сварю кофе.
К тому времени, как Мэгги переступает порог и выглядит при этом как настороженная собака, готовая укусить, Кристина успевает проделать полпути до кухни. Видеть Мэгги здесь, в этой тесной прихожей, почти невыносимо. Она настолько не к месту здесь, что кажется, будто ее вырезали из Уикдона и вклеили сюда. В неряшливый коллаж из двух жизней, которые он не в состоянии совместить.
Он смотрит, как она разглядывает кучу обуви под ногами, затем – весело раскрашенную статую Богоматери в голубом покрывале. Уэсу хочется убрать с глаз долой все, что выдает в нем сумиста, и набросить чехлы на запыленную мебель. Но уже поздно. Она видит все стороны его души так же, как он видел ее. Спрятать реальность своей жизни ни один из них не может. Он вспоминает, как скривились ее губы, когда он сказал, что сочувствует ей. А теперь, пристыженный теснотой и захламленностью своего дома, он понимает, насколько они одинаковы. Невзгоды ожесточили их обоих: ее сделали грубой, его отполировали до лоска. Если ему удастся убедить мир, что он весь такой же, как снаружи, тогда и скрывать будет нечего. Но под ее немигающим взглядом ему кажется, что он совершенно голый.
– Можно вашу куртку? – мямлит он.
– Если вы не едете со мной, мне пора обратно.
– Выпейте хотя бы кофе. Иначе обидите мою сестру.
– Хорошо. – Мэгги стряхивает с плеч куртку и отдает ему. Куртка теплая, вся в собачьей шерсти, и от нее пахнет Уикдоном – и Мэгги. Морской солью и сочным запахом земли после грозы. – Но я ненадолго.
Она пытается пройти мимо, но он ловит ее за локоть. Вид у нее оскорбленный, но на этот раз она не хмурится и не вздрагивает.
– Я понимаю, вы хотите вернуть маму, но должен же быть другой способ. Участие в охоте – все равно что смертный приговор.
– Речь не только о моей матери, – парирует она. – Я хочу победить. Хочу, чтобы Джейме Харрингтон оставил меня в покое. Хочу всем показать, что я не боюсь, потому что это правда. Я не боюсь умереть.
– Ну а я боюсь.
Она смотрит ему прямо в глаза.
– Я вам не дам.
– Да? И сколько же человек участвует в охоте – сотни? Невероятно, что об этом приходится говорить именно мне, но вам следует хорошенько подумать. Вы вправду считаете, что у вас есть хотя бы призрачный шанс на победу, даже если мы не умрем?
– Не просто шанс. Я не проиграю. Клянусь.
– Откуда такая уверенность?
– Я никогда не встречала человека, который стрелял бы лучше меня, не видела гончей лучше Бедокура или кого-нибудь, для кого ставки в игре были бы выше, чем наши. – От убежденности, которой горят ее глаза, у него перехватывает дыхание. Здесь, в дымке солнечного света, они приобрели дурманящий оттенок меда, виски и…
Эди кашляет.
Оба оборачиваются к ней. Не говоря ни слова, она устремляет многозначительный взгляд на пальцы Уэса, сжавшиеся на локте Мэгги. И ангельски улыбается.
– Кристина говорит, что кофе готов.
С этими словами она поворачивается и плавной походкой направляется в кухню. Где, скажите на милость, она этому выучилась? Что еще в ее жизни он упустил, пока был в отъезде?
– Она милая, – говорит Мэгги.
– Смотрите только, чтобы она не услышала это от вас. – Уэс морщится и отпускает ее руку. – Ладно, я подумаю над вашим предложением.
От неожиданности ее лицо смягчается.
– Правда?
Маловато для здравомыслия, но достаточно, чтобы принять решение. Он станет настоящим алхимиком, пусть даже всего на несколько недель. Ему не придется поступаться своей мечтой. Пока есть хоть призрачный луч надежды, он обязан ухватиться за него. Даже если за это его возненавидят близкие. Сказать маме, что он будет участвовать в охоте, все равно что отвесить ей пощечину.
В глубине души он всегда знал, что к этому все и сведется: к выбору между своим наследием и своими амбициями. Набожные сумисты в этой стране политиками не становятся. Если он не ассимилируется, права быть избранным ему не видать как своих ушей, ведь большинство людей здесь верят, что сумисты преданы папе, а не президенту. Выборы выигрываются на простой платформе «Новый Альбион – для новоальбионцев». Еще несколько лет назад не проходило дня, чтобы какой-нибудь министр-катарист не громил по радио сумизм как «пособника тирании и врага процветания». А найдется ли лучший способ присягнуть Новому Альбиону на верность, чем убить того самого хала – существо, которое сумисты чтят как святыню? При условии, конечно, что его самого не выгонят из Уикдона, как только узнают, кто он такой.
– Я согласен, – говорит он с уверенностью, которой не ощущает. – Осталось только придумать, как донести это до моих родных.
Кажется, будто весь спектр человеческих эмоций мгновенно проходит по ее лицу у него на глазах. Последним возникает раскаяние.
– Лучше бы вам сделать это поскорее. Мы должны успеть записаться до полуночи.
– До полуночи? Отсюда до Уикдона как минимум три часа езды, – он стонет. – Боже, меня убьют за отъезд без предупреждения!
– Дозвониться я пыталась.
– Да уж, это избавило бы нас от многих бед, – бормочет он. Часы с кукушкой на стене отбивают время. – Остальные мои сестры вскоре явятся домой к ужину. Тогда я им и скажу.
– Где мне вас подождать?
– Подождать меня? О нет, вы останетесь здесь! Вам обязательно надо выпить кофе. И потом, мама мне шею свернет, если узнает, что я отпустил гостью, не накормив ее.
Она бледнеет.
– Вы хотите, чтобы я осталась на ужин?
– Да, – он набрасывает ее куртку на перегруженную вешалку. – Понимаю, вы к такому не привыкли, но у нас гостеприимная семья. Может, даже чересчур, но поверьте, по крайней мере, это будет занимательно.
– Занимательно… – безучастно повторяет она. – Жду не дождусь.
Уэс усмехается ей. А потом понимает, что наконец должен сделать признание, и его жизнерадостность улетучивается.
