Пока он болтает, Маргарет ускользает побродить между стеллажами, поискать то, что, по словам Уэса, ему нужно для экспериментов. Она бросает на него взгляд из-за башенки осмия как раз в ту минуту, когда свет золотого часа заглядывает в окно и озаряет его теплым сиянием. Уэс воодушевленно разговаривает с Вивьен, и если интимно пониженный голос и расслабленно прислоненное к прилавку тело что-нибудь и говорит Маргарет, так только то, что он флиртует. Нелепо, но она в жизни не видела двойняшек Морган настолько… очарованными.
«Неужели это я была слепа?»
Его обаяние – не только в непринужденной улыбке и искренних взглядах, не просто в незатейливом, почти ошеломляющем дружелюбии. Он притягивает к себе как магнит, потому что выглядит по уши влюбленным в того, кто перед ним находится, даже если это неодушевленный предмет. Слишком поздно она спохватывается, понимая, что засмотрелась на него. Словно почувствовав это, Уэс лукаво косит на нее глазом. В солнечном свете он бликует, как полированный агат, усмешка по-кошачьи приподнимает уголки его губ. И он подмигивает ей. Прямо-таки подмигивает.
Господи, как же она порой презирает его. Он существует исключительно для того, чтобы вызывать у нее раздражение. Напоминать, что это ему все дается легко, а не ей.
– Так вы – новый ученик Ивлин? – спрашивает Кэтрин.
– Не совсем так, – отвечает он. – Пока она не вернулась – еще нет. Но на этой охоте я – алхимик мисс Уэлти. Вот и захотел помочь ей с делами – и познакомиться с соседями, конечно.
– Как любезно с вашей стороны. Давненько у нас уже не было собственных алхимиков. Очень, очень давно. Никто не проявляет интереса к нашему городку.
– Как же я мог не заинтересоваться им? Очаровательные заведения, роскошные пейзажи, прекрасные дамы…
Двойняшки хихикают, и Маргарет втайне надеется, что уж на этот-то раз они его пожурят. Но Вивьен лишь говорит:
– Лестью вы ничего не добьетесь.
Однако нежность в голосе выдает ее. Он добьется, притом немало.
Маргарет сует в сумку слиток осмия и начинает рыться на одной особенно жуткой полке, тесно и бессистемно заставленной стеклянными флакончиками с этикетками. Найдя камфарное масло, которое ему требовалось, возвращается к прилавку и выкладывает на него свои покупки. Уэс наблюдает за ней, в его глазах искрится смех. Ей хочется погасить его.
– У меня есть кое-что для вас, – объявляет она двойняшкам, ухитряясь сохранять самообладание.
Она находит в сумке лисью шкуру и разворачивает ее на прилавке бережно, как шлейф свадебного платья. Двойняшки мнутся и мямлят, щупая ее, выхватывая друг у друга, поднося к свету, словно проверяют на подлинность купюру. Под их жадными пальцами по меху пробегают волны, как по пшеничному полю от ветра, он играет и переливается сочными оттенками рыжего и белого. Шкура заманчивая, Маргарет это знает. Большинство лис в Уикдоне тусклые, почти коричневые. А этой самое место на шее какой-нибудь богачки.
Не совещаясь, даже не взглянув друг на друга, двойняшки хором выносят приговор:
– Три доллара.
– Шесть.
– Да что ж такое-то… – в смятении шепчет Вивьен. – Четыре.
– Любому туристу на улице я смогу продать ее вдвое дороже. Это просто одолжение.
Маргарет смотрит, как они сопоставляют свою гордость и красоту вещи, которой станет эта лисья шкура. Кэтрин говорит:
– Пять. Боюсь, больше мы дать не можем.
– Договорились. Посчитайте мне остаток. – Каждая хрустящая купюра, которую Кэтрин отсчитывает в ладонь Маргарет, издает бумажный щелчок. Этих денег им хватит, чтобы продержаться следующие несколько недель.
– Готова идти? – спрашивает Уэс.
– Да. Давно готова.
Едва они выходят на холод, все раздражение разом вспыхивает в ней. Очень тихим и ровным голосом она произносит:
– Смотри не пристрастись. Мы проиграем, если ты все свое время будешь тратить на общение.
– Да расслабься. Всего-то пять минут, а не «все мое время». Это называется «проявлять любезность». И тебе как-нибудь стоило бы попытаться.
Она намерена пристально посмотреть на него, заставить его понять, что он упустил самое важное. Но ее глаза жжет от чувств, которым она не в силах подобрать названия, она резко отворачивается и широкими шагами устремляется к окраине города.
Уэс припускает трусцой, чтобы догнать ее.
– Эй, что не так?
– Ума не приложу, как тебе удается околдовать всех и каждого.
– Это потому, что я обаятельный.
– Едва ли.
– Могла бы быть со мной поласковее, – хмуро замечает он. – Ради тебя я многим рискую.
– А что подумает Аннетт, если я вдруг стану с тобой поласковее?
Он кривится. Она так и видит, как бесчисленные и катастрофические вероятности мелькают перед его мысленным взором. Все мечты о совместном безмятежном будущем разбиваются вдребезги. В кои-то веки ему, похоже, нечего сказать. Удовлетворенная, она круто отворачивается – и тут он протягивает руку и хватает ее за лямку сумки с покупками.
– Минутку. Да ты же ревнуешь!
В том-то и дело. Так и есть.
Не то чтобы она ревнует именно к Аннетт. Ее положение завидно тем, что она скоро наскучит Уэсу, в то время как Маргарет от него никогда не отделаться. Нет, она хочет не внимания Уэса. Во всяком случае, не внимания с его стороны. Здесь она прожила всю жизнь, но мало кто в Уикдоне смотрит на нее так, как на Уэса. Те, кто не питает к ней ненависти из-за ее нечистой крови, только жалеют ее. Как бы несправедливо это ни было, она обижена на него. Хоть она и понимает, что это невозможно, ей хочется быть чем-то большим, а не просто средоточием горя и страха. Но в этом она ему не признается.
Маргарет высвобождается из его пальцев и проходит мимо. Но успевает сделать всего несколько шагов, прежде чем он забегает вперед и преграждает ей путь.
– Не остановишься на минутку?
Обычно его глаза блестят от озорства или только что родившегося хитроумного плана. Но сейчас они полны мрачности, которая совершенно не вяжется с ним.
– Знаешь, я ведь не могу прочесть твои мысли. Можем и дальше играть в эту же игру – или просто объясни мне, в чем дело.
Она ощетинивается, услышав предположение, что он способен понять хоть что-нибудь в ее жизни, пусть даже самую малость. А разве нет? В этом отношении они до боли одинаковы, хотя Маргарет не в состоянии убедить себя, что это имеет значение. Даже если он пережил отторжение того же рода, что и она, даже если ей хочется во всем признаться ему, что она скажет? Ее скрывает слишком много запертых дверей, и она уже не знает, как открыть их.
– Нечего объяснять. А серьезность тебе не идет, Уэс.
На миг вид у него становится оскорбленным. А потом, будто ей все привиделось, на лице возникает привычное беззаботное выражение, и вот он уже вновь неуязвим.
