– Что-то никак не получается придать системе достаточно энергии. Не понимаю, в чем ошибка.
Харлан сочувственно мычит.
– А вычисления проверял?
– Конечно.
– И трансмутацию испробовал несколько раз? – Заметив, как он нахмурился, она жестом капитуляции вскидывает руки. – Ладно, ладно, не надо этих убийственных взглядов. Я же просто спросила. Послушай, если система алхимически стабильна, тогда проблема в тебе.
– Во мне? – запинается он. – И что это значит?
– Можно быть блестящим химиком, но посредственным алхимиком, и… так что, ты хороший химик?
– Сносный.
– Неплохо. Будь мы блестящими химиками, сидели бы где-нибудь в фармацевтической лаборатории. Но алхимия – это еще и интуиция, верно? А не точная наука. Это… ну, словом, это магия. Именно ты направляешь и контролируешь энергию, циркулирующую в ходе реакции. Не только законы материи определяют, что происходит, – еще и ты. – Харлан стучит себя в центр груди, именно в то место, где он чувствует в себе искру, когда выполняет трансмутацию. – Может, ты сдерживаешься, а может, чересчур много думаешь. Так или иначе, где-то по ходу дела ты теряешь слишком много энергии из-за энтропии. Так что расслабься. Ты ведь знаешь, что в теории все работает, так почему не должно получаться на практике?
«Расслабься». Если бы это было так просто.
Когда-то, еще до всех отказов и разочарований, Уэс верил в себя. Верил, что решимость, благие намерения и врожденные способности приведут его к победе. Но когда видишь, какая пропасть отделяет тебя от всех прочих алхимиков, трудно сохранять позитивный настрой.
– Я ценю эти мотивирующие речи и все такое, но зачем ты мне это говоришь? Разве мы не конкуренты?
Она подмигивает.
– Просто совет от одного выходца из Пятого Околотка другому.
Прежде чем он успевает ответить, голос, усиленный микрофоном, перекрывает гул разговоров.
– Всем добрый день.
На возвышении, задрапированном ало-золотым новоальбионским флагом, стоит мужчина, удручающе похожий на Джейме – белобрысый, с ехидной улыбкой и явно не отличающийся добротой.
– На правах мэра Уикдона хочу поприветствовать всех вас на сто семьдесят четвертой ежегодной демонстрации искусства алхимии – одной из наиболее бережно хранимых традиций в преддверии охоты. Это событие – краеугольный камень новоальбионской культуры, мемориал воображению и деятельности нашей страны. Алхимия – дар Божий человечеству, и она продолжает прокладывать нам путь к более светлому и справедливому будущему.
Слушая эти пустые слова, Уэс с трудом сдерживает в себе горечь. Если он переживет сегодняшний вечер, когда-нибудь он точно так же будет стоять на возвышении и произносить каждое слово искренне и всерьез.
– Я рад представить судейскую коллегию этого года, которую составляют признанные эксперты в своих сферах.
Рядом с ним находятся трое судей средних лет, их лица Уэсу плохо видны издалека. Первая дама, которую мэр представляет как Абигайль Крейн, – в шубе и драгоценностях, поблескивающих у нее на шее холодно, как звезды. Второй судья, Оливер Кент, такой длинный и тощий, что кажется, будто его растягивали, как тянучку вроде тех, какие продают на набережных у моря. На белокурых локонах третьей, Элизабет Лоу, – головной убор с перьями.
– Наши судьи оценят мастерство и новаторство каждого участника состязания, – продолжает мэр. – После краткого перерыва они испытают каждый представленный образец и определят в баллах его зрелищность и функциональность. Для меня честь объявить демонстрацию искусства алхимии, первую в Уикдоне с 1898 года, открытой!
Под умеренные аплодисменты и возгласы демонстрация начинается.
Охваченный нервозностью и мазохистской увлеченностью, Уэс изо всех сил старается внимательно наблюдать за двумя первыми соперниками. С его места мало что видно, кроме серебристой вспышки алхимического пламени и струйки дыма, взметнувшейся в темнеющее небо. Может, всему виной сильный запах серы, а может, и нервы, но ему кажется, что его сейчас вырвет.
Судьи переходят от одного участника демонстрации к другому, скрип мела по дереву слышится громче, гул разговоров глуше. Уэс не знает точно, сколько ему пришлось ждать – несколько секунд или часов, – но судьи наконец останавливаются перед его столом.
Крейн обращается к нему первой.
– Имя?
Взгляд Уэса прикован к нитке бриллиантов чуть выше ее ключиц; должно быть, они алхимически заряжены, если так сверкают.
– Эм… Уинтерс. Уэстон Уинтерс, мэм.
Она поджимает губы, но что-то записывает в своем блокноте.
– Замечательно, мистер Уинтерс. Можете продолжать.
Уэс выуживает из кармана прихваченный с собой мел. Хоть у него и трясется рука, цикл трансмутации для нигредо он рисует с легкостью, достигнутой благодаря повторению одних и тех же действий сотни раз за последнюю неделю. Он размещает компоненты реакции в центре, потом кладет на схему руки, чтобы привести в действие циркуляцию магической энергии в нем. Происходит воспламенение, и пока песок и осмий сгорают до почерневшей caput mortuum, Уэс из-под опущенных ресниц наблюдает, как судьи делают записи и совещаются друг с другом. Один этап пройден. Осталось еще два.
– Когда будете готовы, – говорит Крейн.
Он чувствует, что его уверенность пошатнулась.
«Не только законы материи определяют, что происходит, – еще и ты».
Алхимия – наука более странная и менее точная, чем любая другая, известная ему. Может, ее питает нечто божественное, хаотичное или магическое, но чем бы оно ни было, недостающий компонент этой реакции находится в нем. Это и есть он. А вдруг от него и требуется всего-то сосредоточиться как следует. Подчинить вселенную силой своей воли.
Но пока он ломает голову над загадкой тепла и трения, его мысли расползаются, а потом, со вспышкой паники, решительно уносят его к Маргарет. О нет, сейчас ему никак нельзя думать о ней. Он окажется полностью выбит из колеи, если каждая мысль о ней вынудит его бороться с эмоциями, с которыми он не в состоянии встретиться открыто. И он старательно сосредотачивается на рисовании алхимической схемы. Обуздывает мысли, концентрируя их на том, чем занят в данную минуту, и наполняя каждый штрих целеустремленностью. Круг, олицетворяющий единство всего сущего, и циклический поток энергии. Руны, чтобы подчинить эту энергию и придать ей форму ради его конечной цели. Тепло и трение. Тепло рта Маргарет, если он поцелует ее, трение между ними, которого он отчаянно жаждет, и Боже милостивый, он же свихнется, если не сумеет приструнить себя.
«Может, ты сдерживаешься, а может, чересчур много думаешь».
Пожалуй, Харлан права. Может, он и вправду сдерживался. Слишком долго он приходил в ужас при мысли о том, что будет, если он засидится наедине с самим собой, если даст волю своему горю, если позволит близким увидеть, как ему больно. Но у Маргарет есть какой-то способ находить каждую трещинку в его броне. Цепляясь за мысли о ней, он вдруг чувствует, как у него внутри вспыхивает искра божественной магии.
