Вот уж неправда. Уэс хмурится, но старается говорить беспечным голосом:
– Мне нужен всего один драгоценный дар – возможность поговорить с любимой сестрой.
– Трепло. – И после краткой паузы: – Когда охота?
– На следующей неделе, – он навивает на запястье телефонный шнур. – Надо бы вам приехать. Будет весело, конечно, если никто не погибнет.
– У нас с Кристиной работа, у Коллин школа. Мы не можем позволить себе уволиться, чтобы ради тебя болтаться где-то в провинции.
– Это же конец недели, так что Фасолька может приехать, – он медлит. – И если мы победим, тебе будет незачем снова выходить на работу – по крайней мере какое-то время, если не захочешь.
– Ты правда готов попросить маму смотреть на все это?
– Ничего с ней не сделается. Я уже пообещал ей сходить на исповедь. Думаю, десятка-другого молитв по четкам в качестве покаяния вполне хватит.
Мад фыркает. Он прикусывает губу, чтобы удержаться и не искушать судьбу. Шутить с Мад – все равно что вести боксерский матч: надо уметь вовремя покинуть ринг.
– Так ты подумай, ладно?
– Хорошо. Подумаю. Ну и с кем ты хотел поговорить?
«С тобой». Но эти слова застревают у него в горле, и потом, даже если она не бросит трубку, что ей сказать? Что он соскучился? Что хочет от нее прощения? Да, это правда, но его намерения и желания всегда мало что значили для нее. Пока он не наполнит для нее ванну золотом и не исцелит мамину руку сам, никакие мольбы не принесут ему никакой пользы.
Поэтому он говорит:
– Можешь позвать маму?
– Конечно.
Он ждет, закручивая телефонный шнур вокруг пальцев так туго, что их кончики сначала краснеют, потом белеют. Минута и еще одна монета, брошенная в прорезь, – и в трубке слышится мамин голос:
– Уэс?
– Как ты, мам?
– Я так рада тебя слышать. Ты ведь целую вечность не звонил. Я за тебя беспокоилась.
– Да я был немного занят. Но вот теперь звоню! Живой и здоровый.
– Правда? Ты не голодаешь? Высыпаешься?
Уэс с размаха закрывает лицо ладонью и тянет ее вниз.
– Да, мама…
– Вот только не надо таким тоном! Голос у тебя усталый. Только и всего.
– Просто немного нервничаю. А ты как себя чувствуешь?
– Рана заживает нормально. Вот только подвижности руке недостает. Но ты об этом не беспокойся, a thaisce. Сейчас уже ничего не поделаешь. А что тревожит тебя?
Ему следует солгать. Но едва он открывает рот, чтобы дать уклончивый ответ, желудок подскакивает, словно в попытке сбежать.
– Вообще-то многое.
Она молчит так долго, что он уже думает, что она не расслышала. А потом осторожно, словно чтобы не спугнуть его, спрашивает:
– Так почему бы не рассказать об этом мне?
– Магистр Уэлти в Уикдон до сих пор не вернулась. А остальные участники… – Рассказать ей о Джейме значит лишить сна; так обременить мать он не может. – Здесь полным-полно народу, и все хотят победить. А если мы проиграем, мне никогда не стать алхимиком, и Маргарет вечно будет несчастна, и мы останемся без дома, и в довершение всего, по-моему, Мад меня ненавидит.
– В твоей сестре нет ненависти к тебе.
Уэс морщит нос.
– Я все слышу.
– А я ничего и не говорил!
– Я слышу, о чем ты думаешь, – укоризненно объясняет она. – У Мад множество причин злиться, и на тебе ей удобно срываться. Я не говорю, что кто-то из вас прав. Просто так обстоит дело.
– Но я не понимаю, почему на мне.
Она вздыхает.
– Мад на все готова ради тех, кого она любит. Как и ты. Но завоевать ее любовь нелегко. В сердце у нее хватает места лишь немногим. А ты… Ты любишь всех, кого встречаешь.
– И при этом она считает меня эгоистом.
– Это она так говорит. А на самом деле в тебе избыток идеализма. Ей кажется, что чужих людей ты ценишь так же высоко, как своих близких.
– И вовсе я не…
– Знаю. Но ты не облегчаешь ей задачу, не даешь увидеть это. Никому не даешь. И в своей гордыне не признаешь, что ради тебя она рвется на части.
– А я думал, ты любишь меня, – хмуро бурчит он.
– Люблю, потому и объясняю все это. Сосредоточься на том, что сейчас зависит от тебя. Делай свою работу и доверься Богу – он позаботится об остальном. Ты нужен нам, – она делает паузу. – Ты нужен Маргарет.
– Скорее, это она нужна мне.
Тяжесть ее последующего молчания ему не нравится. Не внушает доверия.
– Она славная девушка, – говорит она.
– Ты серьезно? – Он разражается лающим смехом. – Мама, ты же знаешь, что она не сумистка.
– Ну, лишь бы была не против церковного брака. А детей она любит?
– Твою ж… – бормочет он.
– Не выражайся, Уэстон.
– Прости, прости, – он проводит пятерней по волосам. – Но должен сказать, вряд ли она… в общем, думаю, я не в ее вкусе.
– Чепуха. И вообще, я всего лишь дразню тебя. Просто будь к ней добрым, хорошо? Бедняжке не помешает друг. Неужели ее мать даже не пишет?
Уэс прижимается головой к стеклу телефонной будки.
– Нет. Ничего. Будто исчезла.
– Что же это за мать, если так поступила со своим ребенком? Пусть даже и настолько взрослым, чтобы позаботиться о себе! Никого не следует вот так оставлять в одиночестве.
О том же самом он думал бесчисленное множество раз. Он до сих пор гадает, чего же натерпелась Маргарет, если при виде материнского кабинета ей до сих пор становится дурно. Однако он не знает, хватит ли ему сил – и денег, – чтобы поощрить возмущение своей матери.
– Да уж. Вот почему ей необходимо, чтобы весь клан Уинтерсов оказал ей поддержку. Вы приедете посмотреть охоту?
– Не знаю, выдержу ли я это зрелище, но я буду там.
– Отлично, – Уэс медлит. – Знаешь, я по тебе соскучился.
– О, a thaisce. Мы ведь скоро увидимся. Просто старайся изо всех сил. А сестра простит тебя, что бы ни случилось. Мы переживем.
– Очень на это надеюсь. Я… я не хочу больше ранить вас. Хочу, чтобы вы были счастливы. Понимаю, последние несколько лет выдались трудными, и знаю, что в том числе и по моей вине. Я был плохим сыном, но…
В трубке слышится ее резкий вдох.
– Уэстон, не смей! Я каждый день горжусь тобой. И если и расстраиваюсь, то лишь потому, что волнуюсь за тебя. Прошли уже годы с тех пор, как я видела тебя улыбающимся как прежде, до смерти отца. Не знаю, удавалось ли мне хоть раз уговорить тебя высказать мне все, что у тебя наболело с тех пор, и я…
