– Значит, ты знала, что он намерен смошенничать?
– Нет! Клянусь, я не знала, – она опускает глаза. – Но ты мне нравился, Уэс. Правда, нравился. Потому я и расстроилась, когда не смогла завладеть твоим вниманием. И, видимо, когда ты рассказал мне о своих родителях…
– Я показался уже не настолько перспективным? – криво усмехается он.
– Да, – признается она.
– Значит, я тебе никогда не нравился. Тебе нравились свои представления обо мне.
– Когда ты так говоришь, звучит ужасно, – ее глаза наливаются слезами. Благодаря четырем сестрам у него к таким штучкам крепкий иммунитет. Слезы подобного рода порождены желанием получить прощение, а не загладить вину.
– Хочешь уехать – так уезжай. Тебе вовсе незачем дожидаться, когда я тебя увезу, и уж конечно, к чертям Джейме и остальных – они тебе не нужны. Они пробуждают все худшее, что только есть в тебе. – В голосе появляется резкость, о чем он сожалеет. Личный кодекс чести предписывает ему воздерживаться от любых упреков в адрес женщин, которые не приходятся ему сестрами, и он не желает нарушать его теперь, в момент слабости. Глубоко вздохнув, он проводит пятерней по волосам. – Ты поступила жестоко, но теперь это уже не имеет значения. Джейме получил, чего добивался, но не благодаря своим выходкам. Я выхожу из игры.
– Выходишь? Почему?
– Ивлин пожелала, чтобы я покинул ее дом, что я и сделал. Завтра я возвращаюсь в Дануэй.
– А как же Мэгги?
Даже имени ее хватило, чтобы сердце сжалось от безнадежной тоски. Она чуть не выбивает его из колеи.
– А что с ней?
Паузу заполняет болтовня посетителей в баре, звон бокалов, искрящиеся обрывки музыкальных фраз. От этого ему становится невыносимо, мучительно одиноко.
– Прости, Уэс, – говорит Аннетт. – За все. Так или иначе, теперь я знаю, что Джейме вовсе не безобиден. И я хотела бы взять свои поступки обратно или найти какой-нибудь способ загладить вину перед тобой.
Он с трудом удерживается от смеха. Разве может хоть кто-нибудь загладить вину перед ним? Вот если бы она сумела уничтожить гнилое нутро Нового Альбиона, рождающее мерзавцев вроде Джейме Харрингтона, – тогда да, пожалуй. Но она же просто девчонка, которой вообще не придется отвечать за то, что она сделала с ним и с Маргарет.
Впрочем, он незлобив, а она на этот раз, похоже, говорит искренне.
– Я тебя прощаю, – он вздыхает. – В основном потому, что просто хочу спать. Ты не видела, здесь не появлялись недавно четыре женщины и девочка? Шумные? Внешне похожие на меня?
– Да, вообще-то… постой. Это твоя семья?
Уэс умудряется изобразить искреннюю улыбку в ответ на ее встревоженное выражение лица.
– Она самая.
Аннетт выдвигает ящик и начинает рыться в нем.
– В таком случае ты просто обязан разрешить мне оплатить номер. Пожалуйста. Это самое меньшее, что я могу сделать.
– А тебе за это не влетит?
– Должно же мне влететь хоть за что-то, тебе не кажется? – Она сует ему пачку купюр. Так много денег он уже давно не видел. Должно быть, Мад потратила немалую долю своих сбережений, чтобы привезти их сюда, и при этой мысли у него внутри все сжимается: и от чувства вины, и от благодарности.
– Спасибо. Ты даже не представляешь себе, как много это значит.
– Не за что, – она нерешительно улыбается. – Они на втором этаже, в двухсотом номере.
Уэс перебегает через вестибюль, устремляется вверх по лестнице и почти сразу слышит их. Господи, как он сочувствует постояльцам из соседних номеров! Звучный голос Коллин разносится на целую милю, а от заливистого смеха Кристины дрожит на гвозде зеркало в золотой раме, висящее в конце коридора. На свое отражение в нем Уэс не глядит. Ему уже и так жаль себя, и он не нуждается в напоминаниях о том, каким взъерошенным и опустошенным он выглядит, чтобы жалость нахлынула с новой силой. Его тяжелые шаги по натертому до блеска паркетному полу отзываются гулким эхом, он медленно приближается к двухсотому номеру. Стучит, и чуть ли не в ту же секунду дверь распахивается.
– Уэс! – Коллин кидается ему на шею, чуть не сбив с ног. А когда ослабляет свою мертвую хватку, чтобы взглянуть на него, сразу хмурится. – О-о, выглядишь кошмарно.
Прежде чем он успевает придумать какую-нибудь вялую ответную колкость, в дверном проеме появляются еще четыре темноволосых головы. Мать буквально сияет от радости, которую, стоит ей только окинуть его взглядом, приглушает тревога:
– О, a thaisce, что случилось?
– Почему ты такой грустный? – вторит Эди.
– В чем дело? – спрашивает Кристина.
Мад глазеет на него молча, за что он только благодарен, ведь он понятия не имеет, с чего начать ответы на шквал вопросов. Все, о чем он в состоянии думать: как нестерпимо ему хочется прилечь. Бросив чемодан, он падает на ближайшую кровать, заваленную поразительным множеством пестрых и излишне декоративных подушек. Пружины слабо протестуют, когда сестры и мать всей толпой усаживаются рядом с ним.
– В общем, в охоте я не участвую, – объявляет он так жизнерадостно, как только может. – Но есть и хорошие новости: я получил обратно твои деньги, Мад.
И тут же в глазах возникает нестерпимое жжение, зрение затуманивается, и вот уже он, черт бы его побрал, льет слезы, как болван, на виду у всей семьи. Это ему будут припоминать до тех пор, пока он жив.
Кристина ухитряется вложить в невнятный возглас и умиление, и снисходительность. Коллин спрыгивает с кровати, чтобы принести ему туалетной бумаги из ванной, а Эди крепче прижимается к нему, свернувшись калачиком.
Скованным движением Мад кладет руку ему на лоб и отводит упавшие на него волосы. Ее нежность изумляет его.
– Где Маргарет?
Далее следует поток слов – обо всем, начиная с диверсии Джейме до исследований Ивлин и отказа Маргарет уйти вместе с ним. К тому времени, как он заканчивает, все притихают. Понять озадаченное выражение их лиц он не в состоянии. Даже жутковатое изображение лисы над изголовьем смотрит на него осуждающе.
– Так, дай-ка я попробую разобраться, – начинает Кристина. – Хочешь сказать, что ты просто оставил ее там?
– А как я должен был поступить? Броситься на колени и умолять ее?
– Да! – все оборачиваются к Коллин, она густо краснеет. – В смысле, мне кажется, это было бы романтично.
Гнев и горе обрушиваются на него с новой силой, а вместе с ними и жалость к себе. Он утирает слезы со щек.
– Ничего романтичного в этом нет. И даже если бы она ушла со мной, мне нечего ей предложить. Ни денег, ни работы, ни перспектив. Ничего. Я пустое место.
Все, что у него есть, – мечта о лучшем мире, где они могут быть счастливы вместе. И только. Дурацкая мечта. Пустое обещание, в точности как она сказала. Когда-то он верил, что одной только силы воли достаточно, чтобы приблизить его к исполнению этой мечты. Но теперь он понимает, что Мад и Маргарет всегда были правы. А он наивно верил, что способен сделать нечто из ничто, строил свое мировоззрение на немыслимом с точки зрения алхимии.
