– Уэстон Уинтерс, – говорит его мать, – не смей так говорить о себе.
– Да хватит уже, мам! Маргарет сказала мне то же самое, и это правда. Я не смог помочь тебе. Не смог помочь никому из вас и чертовски уверен, что не смог бы помочь Маргарет. Какой от меня прок, если я не в состоянии сделать ничего конкретного для тех, кого люблю?
– У нас с твоим отцом не было ничего, кроме друг друга и мечты, когда мы уехали из Банвы. А у тебя есть более чем достаточно, чтобы отдать ей, – она указывает в центр его груди. – Вот это.
Уэс изо всех сил зажмуривается, стараясь держаться.
– Она этого не хочет.
«Она не хочет меня».
– Да брось ты, – рявкает Мад. – Когда это останавливало тебя раньше?
Кристина напускается на нее:
– Вы что, не можете обойтись без скандала хотя бы один вечер? Как же мне это осточертело! Вы же годами чуть что вцеплялись друг другу в глотки, и…
– А я и не рвусь скандалить, – Мад чопорно оправляет юбку. – Просто хочу, чтобы он ответил на мой вопрос. Когда отказ тебя останавливал? Когда вообще бывало, чтобы ты решил, что все твои возможности иссякли? Когда чье-либо мнение о твоих наивных и эгоистичных решениях мешало тебе осуществить их?
Уэс хмурится.
– Никогда.
– Вот именно. А теперь объясни, в чем принципиальное отличие нынешней ситуации.
– В том, что она велела мне уйти.
– И что? То же самое ты уже слышал от всех до единого учителей алхимии в Дануэе. Заметь: я не хочу сказать, что у нее не было веских причин велеть тебе проваливать. Уэстон, я, конечно, тебя люблю, но не могу не согласиться с тобой, когда ты называешь себя далеко не самой перспективной партией. Ты опрометчивый идеалист без гроша в кармане, а она – практичная девушка, которая уединилась в своем доме, прячась от целого мира. Ее осторожность вполне объяснима.
«Не у каждого из нас есть заветная мечта», – однажды сказала она ему.
В тот раз Уэс счел ее такой ограниченной и недалекой, а теперь готов кусать локти, настолько глупым кажется сам себе. Разумеется, откуда у нее возьмутся заветные мечты? Ей дожить бы до следующей недели. Мечты не возьмешь в руки, как ружье, не съешь, не сожжешь в камине, чтобы обогреть дом.
– Ты признался ей в своих чувствах? – спрашивает Кристина.
– Нет, но…
В этот миг все они, кроме Мад, разражаются неразборчивыми и возмущенными воплями.
– Но почему этого хватило бы, чтобы убедить ее? – стонет Уэс.
– Потому что ты предложил бы ей не просто любовь, – объясняет Мад, – но и надежду.
«Я не могу рисковать всем ради всяких там «а если». Пустых обещаний недостаточно».
В таком случае он даст ей нечто надежное, на что можно опереться. Если ему удастся убедить ее хотя бы в одном, то пусть это будет вот что: жизнь за пределами ее дома, вдали от всех населяющих его признаков, – мечта, в которую стоит поверить. Достойная, чтобы попробовать ее осуществить.
– Мад… спасибо те…
– Потом поблагодаришь, – она пожимает ему плечо. – А теперь иди за своей девушкой.
28
Теперь, когда дверь материнской лаборатории заперта, а тишина дома пробирает до костей, как озноб, Маргарет не знает, куда себя девать. Она понятия не имеет, как быть с гневом матери, наполняющим дом, подобно дыму.
Скоро все снова будет так, как обычно. Восстановится комфортный ритм их жизни – планеты и спутника на ее орбите. Этим мыслям следовало бы служить утешением. А полоске света, пробивающейся сквозь щель под дверью, – приносить облегчение. Ивлин наконец-то дома и принадлежит только ей.
А ей все равно одиноко.
Отзвук закрывшейся за Уэсом двери все еще слышится в коридорах, и Маргарет готова поклясться, что натянутую официальность его прощания и боль в глазах не забудет до конца своих дней. Смотреть, как он уходит, было почти невыносимо, и теперь все ее давние раны отчаянно ноют. Если она и дальше позволит себе думать о нем, то совсем раскиснет. И она наводит порядок в доме. Оттирает и отскребает каждую поверхность до блеска, пока ее разум не начинает утрачивать связь с реальностью, а боль не становится далекой. Но когда она принимается мыть посуду, одного взгляда на заляпанные кофе кружки, которые за целые дни скапливались в комнате Уэса, хватает, чтобы рывком вернуться в собственное тело. Даже эту привычную работу он ухитрился запятнать собой. И некому раздражать ее, отвлекать, заполнять молчание непрестанной болтовней, невнятным пением под нос и смехом. По любым меркам, последнее обстоятельство следует считать благом.
Но нет. От него душно.
В этом доме не осталось ничего нетронутого Уэсом. Маргарет хочется выбросить в окно плечики, на которые он вешал свой потрепанный тренчкот. Сломать пополам все отцовские пластинки. Перебить все хрустальные стаканы и сжечь все до единой книги по алхимии, собирающие пыль на полках. Визжать, пока эхо, которое сейчас кажется чужим, не будет откликаться ей, только ей. Набирая воду в ведро над раковиной, она смотрит, как дробится ее отражение, бледное и уже полумертвое. Ее мать всегда довольствовалась призраками, а Маргарет впервые за долгие годы чувствует себя живой. И она не готова опять скользить по дому как привидение, бесшумное и невидимое.
– Маргарет, – высокий силуэт Ивлин возникает наверху лестницы. – Нам надо поговорить.
У нее так трясутся руки, что она чуть не роняет ведро. Неуклюже ставит его на пол. Вода выплескивается ей на ноги, и она оставляет по дому мокрые отпечатки, поднимаясь по лестнице и направляясь вслед за матерью в лабораторию.
За последние несколько недель они с Уэсом сумели вытеснить почти все мучительные воспоминания из этой комнаты новыми, светлыми и радостными. Но когда мать занимает место за столом и складывает на нем руки, атмосфера здесь вновь становится гнетущей, а свет – слишком сумеречным для раннего вечера. Рукава жакета Ивлин слегка приоткрыли запястья. Маргарет не следовало бы удивляться их хрупкости, но она поражается ей всякий раз.
– Окно разбито, – говорит Ивлин, – и, кажется, несколько моих алембиков и манускриптов пропали.
В своем роде ее мать искусная охотница. Капкан она расставила с помощью простых наблюдений и неестественно легкого тона. Теперь ей остается только ждать, когда Маргарет шагнет в него. Но из всех мест, где мать могла бы приступить к допросу, она выбрала самое удобное для Маргарет. Ей нечего скрывать.
– Здесь побывал Джейме Харрингтон. Он разгромил лабораторию.
– И зачем же ему это понадобилось?
– Ты знаешь, зачем.
– Да, пожалуй. – Ивлин снимает очки и потирает переносицу. – Его отца известили об этом?
– Нет.
Ее самообладание дает первую тонкую трещину.
