Махит задумалась, что бы сделал Искандр; вспомненное имаго-эхо, которое не принадлежало ей – да и уже никому, – как легко он чувствовал себя в своем теле. Как управлял ею текучими, широкими жестами. Он бы сейчас накрыл руку Девятнадцать Тесло своей ладонью. Или протянул бы…
(его рука на ее щеке, кожа холодная и гладкая, она смеется и прижимается губами к его ладони)
Проблеск воспоминания угас. Махит могла воссоздать эхо – у нее и так уже были подозрения насчет характера дружбы Девятнадцать Тесло с ее предшественником, – она сама могла бы протянуть руку и коснуться ее щеки…
Кольцевая композиция. Искусственная.
Взамен она посмотрела в глаза Девятнадцать Тесло на миг дольше приличного и спросила:
– Что Искандр обещал тебе за то, чтобы ты поддержала Лсел?
– Не мне, – сказала Девятнадцать Тесло. – Его императорскому величеству.
Она покачнулась на каблуках, подобралась и поднялась, словно давая Махит время осмыслить это распускающееся откровение. Вспомнить болезненный жар рук Шесть Пути на запястьях, его ужасную слабость, словно его терзала какая-то быстротекущая болезнь.
Протянула руку, чтобы Махит пришлось ее коснуться – принять помощь, чтобы подняться, даже несмотря на мысль: «Искандр, засранец, ты убедил императора Тейкскалаана, что он никогда не умрет».
Глава 10
Нет звездной карты,
что не видели
ее недремлющие очи или не кроила
ее огрубевшая копьеносная длань, и такой
она пала – истинным капитаном.
Пала, как император, а кровь ее окрасила мостик,
Где смену за сменой стояла она.
Из «Энкомии павшим с флагмана „Двенадцать Распускающийся Лотос“», первые строки о смерти действующего капитана Пять Иглы
* * *
[…] в этом секторе мы всегда находились между чужими державами – ума не приложу, почему наши предки решили поместить нас в такую позицию, чтобы от нас требовалось сперва склониться к Тейкскалаану, а затем – к системе Свава, или Петрикор-5, или Нгуен – в зависимости от того, кто возвысится у нас на границе, – но мы храним единственный доступ к прыжковым вратам и потому являемся узкой и значительной дорогой, которой приходится пройти каждой из держав. И все же я не могу представить для нас суверенитета лучше, когда силы станционников принадлежат самим станционникам, не растрачиваются на выживание […]
ТАРАЦ // НЕ ДЛЯ ЧУЖИХ ГЛАЗ // ЛИЧНОЕ «Записки о новом Лселе», датировано 127.7.10-6П (по тейкскалаанскому летоисчислению)
В одноразовых перчатках – в таких Махит убирала бы дома на Станции мусор – Семь Шкала избавился от ксаутля под ее присмотром. Он ждал, когда она вернулась к своей двери – подошла к миске с инфокартами так, будто последнего часа и не было, с единственной разницей в виде перебинтованной руки и опаляющего осознания, что именно Искандр продал империи. То есть почти без видимой разницы.
Семь Шкала положил ксаутль в пластиковый пакетик, подумал, затем забрал и саму миску.
– Не уверен, что смогу правильно ее отмыть, – сказал он, извиняясь.
– Что насчет инфокарт? – спросила Махит. – Их отмыть можно? – Она не собиралась терять доступ к тем крохам информации, которые выпытала у Города.
– Вряд ли. Но в перчатках вы сможете их раскрыть и прочитать перед тем, как я отправлю их в автоклав и печь.
Не самый распространенный способ уборки мусора, поняла Махит с мрачной веселостью.
– Давай свои, – сказала она. – И подожди снаружи, я ненадолго.
Семь Шкала стянул перчатки и протянул, опасливо зажав кончиками пальцев.
– На кухне есть еще, – неуверенно предложил он.
Махит взяла испачканные, потом – стики.
– Эти сойдут. Буду через минуту. Жди.
Он остался ждать. Это немного напугало; Девятнадцать Тесло держала его при себе из-за беспрекословного послушания? (Не он ли, такой вездесущий, принес цветок, от которого теперь столь скрупулезно избавлялся? Было бы несложно. Никто и внимания не обратил бы, что Семь Шкала носит цветы. Наверняка он это делает часто.)
Махит закрыла перед ним дверь. Аккуратно надела испачканные перчатки. Латекс прижал бинт к руке, и она поморщилась, но это все же лучше, чем ощущения от сока. Стики легко ломались в пальцах, один за другим, хрустнув сургучом. Применять силу она все еще могла. Мышцы, связки и нервы остались целы. Так далеко токсин не разошелся. Она решила, что за это должна благодарить Девятнадцать Тесло. Ее – и ее поспешную милость. То, что она передумала.
Инфокарт-стик от министерства информации излил красивое изображение, объявившее об официальности послания, а затем предоставил однострочный ответ на вопрос Махит: всего четыре глифа, два из которых – имя и титул. Она спрашивала, кто затребовал оперативное прибытие посла Лсела.
«Разрешение дала соимператор Восемь Виток».
Что было… неожиданно. На банкете Восемь Виток осталась единственной из трех предположительных наследников, кто полностью проигнорировала Махит. Все, что Махит о ней знала, взято из новостей и хвалебных биопиков об императоре. Его яслирод, служившая министром юстиции еще до его возвышения. Сверстница. Глиф, которым она обозначала номер в своем имени, – тот же, что и в имени девяностопроцентного клона императора «Восемь Антидот», а это что-то да говорило об императорской преданности ей – но ровным счетом ничего о том, зачем ей как можно скорее понадобился посол со станции Лсел. Если только она не знала, чтÓ Искандр продал императору, и… хотела, чтобы сделка состоялась, даже если Искандр мертв и придется ввезти другого посла? Или хотела аннулировать переговоры, заменив Искандра послом, у которого свои представления о том, что можно продавать Тейкскалаану – даже в обмен на то, чтобы распахнутая пасть империи сомкнулась на какой-то другой жертве?
Если Искандру так обязательно надо было предать интересы Лсела, он мог бы найти и другой способ, не такой ужасающе тейкскалаанский. Имаго – это не воссоздание человека. Имаго императора – это уже не император, не совсем. Он что, не знал?
Ничего из этого не объясняло участия Восемь Виток. Разве что она – министр юстиции, а труп Искандра – в морге Юстиции, а не любом другом морге Города: возможно, об этом договорилась именно она…
Махит раскрыла вторую инфокарту – первую из двух в анонимной серой пластмассе. В этот раз Двенадцать Азалия не утруждался стихосложением. Сообщение было простым, неподписанным – словно он черкнул его на углу улицы и кинул запечатанный стик в общественный почтовый ящик.
Сообщение гласило: «Получил то, о чем ты просила. Возможно, засекли на выходе. Оставить у себя не могу. Буду в твоих апартаментах завтра на рассвете. Там и встретимся».
