На подходе к нашему сектору замечены тейкскалаанские суда – запрашиваем приказ – перехват невозможен из-за их высокого числа – на марше как минимум легион…
Сообщение, полученное Декакель Ончу в должности номинальной главы обороны станции Лсел, от пилота Камчата Гитема, 252.3.11-6П (по тейкскалаанскому летоисчислению)
Очнулась Махит в тусклом свете, в зудящем уюте от грубой ткани под руками и щекой, и с самой страшной головной болью в ее жизни. Рот как будто превратился в грязную пустыню – не сглотнуть от сухости, гадкий привкус. Горло саднило от крика, а левая рука глухо ныла – почти так же, как после случая с ядовитым цветком, – и она не мертва, и все еще мыслит полными предложениями.
Пока что неплохо.
«Искандр?» – с опаской спросила она.
<Здравствуй, Махит>, – сказал Искандр устало. В основном голос принадлежал другому Искандру – послу Агавну: постарше, погрубее, чем у Искандра, которого она знала и потеряла.
В основном, но не до конца. Ее Искандр как будто все еще существовал где-то в промежутках и трещинах – пропал хранивший его имаго-аппарат, но сам он все же не слабее ее присутствовал в фантазиях воспоминаний и образов после удаления аппарата. Они вместе населяли одну нервную архитектуру и эндокринную систему чуть больше трех месяцев. Маловато для интеграции – иначе не пришлось бы его заменять, – но она еще чувствовала его, помнила его версии воспоминаний Искандра: на пятнадцать лет свежее, с другими интонациями.
Теперь это ее воспоминания. От мысли о них мутило, из-за удвоенной памяти кружилась голова – вот почему, решила она, добавка второй версии того же имаго, даже записанной позже, не самая лучшая идея и почему этого никогда не делали.
«Здравствуй, Искандр», – сумела подумать она, перебарывая тошноту. Уголки рта растянулись в широкую улыбку – его улыбку, – и она укорила его, мягко (им придется столько всего начинать заново, и, зар-раза, как же она скучала по собственному имаго):
– Проваливай из моей нервной системы.
<Я тоже по нему скучаю, – сказал Искандр. – Кто же не скучает по своим двадцати шести?>
«Это все-таки не одно и то же», – подумала Махит.
<Нет. Видимо, нет>.
Махит вздохнула, и горлу стало больно даже от вздоха. Похоже, кричала она громко. «Знаю, – подумала она. – Теперь мы есть друг у друга. Вся наша линия: первый и второй послы в Тейкскалаане».
<А ты устроила еще больше неприятностей, чем даже я, – сказал Искандр. Она чувствовала, как он перебирает последнюю неделю ее жизни, словно пролистывает инфокарты. – Впечатлен, впечатлен>.
«Ничего бы не случилось, не завари ты кашу первым, – сказала она. – А теперь мне нужна твоя помощь. И нужно… понять, кем мы будем. У нас разные приоритеты…»
Проблеск, эмоциональный шип в солнечном сплетении от того, как она себя чувствовала во время разговора с императором.
<Так ли?>
«Разные, – повторила она. – И держись подальше от моей нервной системы, я ведь уже сказала. Ты умер. Ты мой имаго, моя живая память, и мы – лселский посол…»
<Ты мне нравишься, – сказал Искандр. – Всегда нравилась>.
Где-то в расщелинах замерцала версия, которую она знала. И все-таки чувствовала Махит себя так, будто в нее кто-то влез, будто она отяжелела от незнакомого ментального веса кого-то другого, кого-то еще живее ее, повидавшего больше, знавшего Тейкскалаан лучше, – беспомощно и внезапно она подумала о том, как себя почувствует девяностопроцентный клон, если в его десятилетнюю голову разом втиснется весь Шесть Путь, и ощутила сочувственную боль.
Чувства Искандра – как тяжелого веса, так и ярких лохмотьев – отступили. Возможно, так они извинялись.
Махит набралась смелости, приготовилась к неизбежным физическим последствиям и открыла глаза. Со светом тут же всплеснулась головная боль, как она и ожидала, но ее не стошнило, не охватила очередная судорога, не пошли тут же визуальные искажения. Могло быть и хуже.
Она лежала на бирюзовом диване – прямо как тот, что стоял у Пять Портик в гостиной. Ткань под щекой оказалась обивкой. Может, у Пять Портик есть целый гарнитур из бирюзовой мебели. Может, купила все вместе на распродаже. В последний раз Махит просыпалась после операции на мозге в медцентре Лсела, в стерильной и уютной серебряно-серой палате. Теперь же все было… иначе.
<Весьма>, – сказал Искандр саркастично. Махит усмехнулась – и уже вот это было больно.
Осторожно, с таким ощущением, будто все ее тело иссушило в вакууме, она села. В поле зрения не было ни Пять Портик, ни Три Саргасс, ни Двенадцать Азалии. Так что она не стала торопиться перед тошнотворным процессом сползания с дивана и пути к единственной двери на виду. Ребра стянуло, когда она попыталась вздохнуть полной грудью, – а, это же спортивный бандаж, все еще вокруг ложных ребер, как и до начала операции.
Из-за чего только не проникаешься доверием к другим: Махит была невероятно благодарна Пять Портик за то, что та сделала не больше, чем просили. Только оплаченное надругательство, большое спасибо: письмо от Дарца Тараца все еще на месте, а теперь, с помощью Искандра, она сможет его прочесть.
Если остальные ждут за дверью, пока она проснется – и наверняка гадают, проснется ли вообще, – то лучшего момента для расшифровки не найти, сейчас, пока она одна.
Одна, но не одинока, и так теперь будет до конца жизни.
<Мы привыкнем, – сказал Искандр. – Раньше уже привыкали>.
«А потом ты взял и исчез, – сказала Махит. – Ладно. Показывай, как это читать, если можешь».
Она подняла рубашку и развернула повязку. Послание сморщилось после того, как она на нем каталась по столу, приняло форму ребер, но все еще оставалось целым и совершенно читаемым – не считая абзаца внизу, зашифрованного не ее книжным кодом.
«Тут сказано, ты знаешь ключ. Или знал пятнадцать лет назад».
<Знаю до сих пор, – ответил Искандр, и она знала, что накатившее облегчение он ощутил с той же силой, что и она. – Его мне втайне передал Дарц Тарац сразу перед тем, как я сел на транспортник до Города. Если это его шифр, то послание мог написать только он один>.
«Показывай», – сказала Махит.
И Искандр показал.
Разделять с имаго один навык – это как раскрыть в себе неожиданный и огромный талант; словно она села на станции за задачку по орбитальной математике и вдруг осознала, что изучала математику десятилетиями, что знает все правильные формулы как свои пять пальцев; или словно ее пригласили на танец в нулевой гравитации – а она автоматически знает, как почувствует себя тело, как надо двигаться в пространстве. Шифр был математическим – должно быть, это предпочтение Дарца Тараца, ведь Махит знала, что Искандру пришлось заучивать матрицу, необходимую для генерации одноразового ключа. Она радовалась, что ей учить ничего не пришлось, – только чувствовать, как та раскрывалась внутри, словно распускающийся цветок.
