– Нужно, – сказала та. – Но я хочу соблюсти хоть какие-то приличия перед министерством, раз они нас забрали.
«Они нас забрали. Провезли через бунт. Принесли кофе и завтрак. Мир функционирует как положено, и если делать вид, что так и останется, то все будет хорошо». Махит хорошо знала такое мышление. Знала тесно и ужасно и сочувствовала (слишком сочувствовала – в этом-то ее главная проблема, верно?), и все-таки Три Саргасс ошибалась.
– Вряд ли у нас есть время – скоро весь Город рванет, как кислородная камера из-за отошедшего контакта, – сказала Махит.
Три Саргасс ответила чем-то удивительно похожим на шипение парового клапана, положила голову на руки и ответила:
– Просто дайте минутку спокойно подумать, ладно?
Махит решила, что минутку они себе позволить могут. Наверное. Или нет. Все расплывалось, становилось сюрреалистическим. Она задумалась, какого уровня дефицита сна уже достигла. Прошло тридцать шесть часов с тех пор, как она спала в квартире Двенадцать Азалии, – но, может, бессознательное состояние после операции на мозгу тоже считается за сон…
<Нет, – сказал Искандр, причем целиком ее Искандр – с его легкой, живой, горькой веселостью. – Особенно после того, как мы пробрались через бунт>.
– Так, – сказала Три Саргасс, и Махит посмотрела на нее, поддерживая на лице идеально тейкскалаанскую нейтральную маску, стараясь не показывать, как раньше, насколько ей нужна поддержка посредницы.
Три Саргасс развела руками – слабый, беспомощный жест.
– Я попрошу встречи лично с министром информации – а она, несомненно, сейчас занята как никогда, так что мы договариваемся о времени приема и обещаем потом к нему вернуться. – Она поднялась на ноги. – Никуда не уходите. Центральная стойка дальше по коридору, на этом этаже, я обернусь за пять минут.
Невероятно прозрачная уловка. Но прозрачность уже играла им на руку; у прозрачности как будто имелась собственная гравитация, когда ее помещали в контекст чрезмерной тейкскалаанской преданности сюжету. Она изгибала свет. Махит кивнула, сказала:
– Попробуй, – и прибавила: – И не волнуйся, что мы куда-то уйдем. Куда мы денемся?
Двенадцать Азалия и Искандр рассмеялись – одновременное жутковатое эхо, – и Три Саргасс ушла, выскользнула за дверь, как семя-челнок, отстреленный с борта крейсера.
Они ждали. Без посредницы Махит чувствовала себя голой, одинокой. Все более и более уязвимой, чем дольше ее не было, – особенно когда ожидание растянулось от двух минут до пяти, десяти. В конце концов она уже не чувствовала почти ничего, кроме низкого и тревожного гула своего сердца, тяжело давившего между арками ребер. Периферийная невропатия по большей части пропала – разве что изредка проблеск в кончиках пальцев, и Махит подозревала, что это навсегда. И сама не знала, что по этому поводу чувствует. Пока что она еще может держать стилус, даже если не всегда чувствует его вес. Если станет еще хуже…
Все потом.
Когда дверь в конференц-зал открылась и вошла Три Саргасс, напряжение выплеснулось как с пинком – а потом Махит увидела, что она не одна и человек рядом с ней вовсе не в бело-оранжевой форме министерства информации, а с приколотым к воротнику темно-синего мундира букетиком фиолетовых цветов. Свежих – живые цветы, срезанные сегодня. Когда сторонники Тридцать Шпорника приходили с цветами на поэтический конкурс, они были поветрием, развлечением, тейкскалаанским политическим сигналом по каналам символики. Когда их носили на улице, то показывали сторону, за которую воюют. А здесь это выглядело знаком различия или верности партии.
– Садись, – сказал новоприбывший Три Саргасс и толкнул ее. Махит уже наполовину вскочила из кресла, рассерженная, набирала воздух, чтобы его осадить, – но Три Саргасс села, как велено. Она побагровела, злилась, но попросила жестом успокоиться, и Махит подчинилась.
– Госпожа посол, – сказал визитер, – асекреты. Мне поручено сообщить, что вам не разрешается покидать здание министерства.
– Мы арестованы? – спросил Двенадцать Азалия.
– Разумеется, нет. Вас удерживают ради собственной безопасности.
– Я требую, – продолжал Двенадцать Азалия несгибаемо, и Махит испытала за него гордость, опьяняющую гордость, – встречи с министром Два Палисандр. Немедленно. И вообще, кто вы такой?
– Два Палисандр больше не является министром информации, – ответил этот человек, пропуская мимо ушей требование назваться. – Ее освободил от обязанностей в начале текущего кризиса эзуазуакат Тридцать Шпорник. Если угодно, могу передать ему ваше пожелание о встрече. Уверен, он примет вас, когда позволит время.
– Что? – переспросила Махит.
– У вас проблемы со слухом, госпожа посол?
– Да, я не верю своим ушам.
– Здесь совершенно не о чем беспокоиться…
– Вы только что сказали, что нам нельзя уйти, а министра сместили…
– Ее преданность находилась под вопросом, – сказал сторонник Тридцать Шпорника и пожал плечами. – Эзуазуакат намерен сохранить империю в надежных и твердых руках. На улицах легионы, госпожа посол, и в настоящий момент передвигаться очень опасно. Сидите спокойно. Тридцать Шпорник обо всем позаботится, и кризис закончится меньше чем через неделю.
В этом Махит сомневалась. Еще больше она сомневалась, что знает, как на это реагировать: неуверенность множилась, накрывала волна ощущения, что она что-то упускала. Тридцать Шпорник… что, проводит дворцовый переворот на опережение Один Молнии? Возможно, уже поздно стараться отвести войска от Лсела, несмотря на свою информацию для торга. На поэтическом конкурсе сам Тридцать Шпорник – великолепный в синем и сиреневом, совершенно спокойный, – и сообщил, что «сделка отменяется». Если правительственный аппарат теперь подчиняется ему – человеку, готовому, судя по всему, без раздумий пожертвовать Лселом, как только тот станет бесполезным для его планов…
– Мы же не можем просидеть в конференц-зале целую неделю, – сказал Двенадцать Азалия, и Махит была очень благодарна, что он сказал хоть что-то и вырвал ее из размышлений. – И мне до сих пор неизвестно, кто вы, сэр.
– Я Шесть Вертолет, – ответил он. Махит уставилась на него и спросила себя, когда он научился произносить свое имя не только с каменным лицом, но еще и с этаким самодовольством. – И, разумеется, вы не проведете неделю в конференц-зале, асекреты. Госпожа посол, вас переведут в безопасное и удобное место, как только мы его подыщем.
– И когда же именно? – не сдавался Двенадцать Азалия. Он довел до совершенства недоверчивую, пронзительную строгость: голос того, кому не угодили, и теперь он устроит сцену. Махит рассеянно подумала, что это даже достойно восхищения. Продуманно. Не перебивала. – По чьим меркам безопасно? Вы намекаете, что в эту самую минуту происходит попытка узурпации!
– Маленькая авантюра яотлека закончится задолго до того, как вы сможете назвать эту неприятность узурпацией, – сказал Шесть Вертолет. – У меня много работы – я прослежу, чтобы вам принесли еще кофе. Прошу, не старайтесь уйти. Вас задержат у дверей – сейчас здесь действительно самое безопасное место. Не извольте переживать.
