* * *
Махит уже писала стихи на тейкскалаанском: писала в одиночестве в своей капсуле на Лселе, черкала в блокнотах в семнадцать лет, притворялась, будто может подражать Псевдо-Тринадцать Реке, или Один Аэростату, или любому другому великому поэту; облекала свои несформировавшиеся мысли в слова на языке, чужом для нее дважды: она была слишком варваркой и была слишком юной. Теперь, склонив голову рядом с Три Саргассю, подсчитывая слоги и аккуратно выбирая классические аллюзии для первого плана, она думала: «Поэзия – для отчаянных и для тех, кто уже вырос и им есть что сказать».
Вырос – или пережил достаточно непостижимых событий. Возможно, она уже взрослая для поэзии: внутри нее три жизни и одна смерть. Если не остерегалась, она вспоминала эту смерть слишком хорошо, и дыхание становилось реже и реже, пока она не напоминала Искандру, что он не умирает и не имеет власти над ее автономной нервной системой.
А Три Саргасс сочиняла вирши так, будто носила скроенный на заказ костюм: умела показать процесс в интересном свете, а он, в свою очередь, показывал в интересном свете ее. Ее мысленная библиотека глифов и аллюзий поражала, и Махит завидовала жестокой завистью: если бы она здесь выросла, провела всю жизнь внутри этой культуры, тоже смогла бы за считаные минуты делать из обычных фраз резонирующие.
Стих получился недлинным. Он и не мог быть длинным – он задумывался для того, чтобы быстро нестись по открытым трансляциям, чтобы его было легко цитировать и понимать: легко понимать как простому народу, так и в более утонченной и завуалированной манере – Девятнадцать Тесло и ее персоналу. Махит начала с образа, который Пять Агат не могла не узнать: Пять Агат это пережила. И Пять Агат – умная, верная и подкованная в истолкованиях – поймет, в каком Махит на самом деле отчаянии, и расскажет эзуазуакату все.
В мягких ладонях ребенка
даже карта звезд выдержит
силы, что тянут и ломают. Гравитация неизменна.
Непрерывность неизменна: пальчики без мозолей обойдут орбиты,
но я тону
в море цветов; в лиловой пене, в тумане войны…
Два Картограф с матерью, на рассвете в библиотеке, за игрой с картой звездной системы. Первый сигнал: «Ты меня знаешь, Пять Агат: я – Махит Дзмаре, я знаю о твоей любви к сыну и к госпоже». Второй: «Я в опасности, и эта опасность исходит от Тридцать Шпорника – цветы, лиловая пена».
«Туман войны» почти и не отсылка. Скорее неизбежная и разворачивающаяся за окнами истина, а кроме того, это ложилось в размер Три Саргасс.
Остальное – кратко: экфрасис здания министерства информации, подробное описание всей его архитектуры, увешанной венками из шпорника, как на похоронах, – это уже отсылка к главе из «Зданий», – чтобы сообщить Девятнадцать Тесло, где они; а затем обещание, в простом двустишии:
На свободе мой язык заговорит видениями.
На свободе я копье в руках солнца.
«Спасай нас, Девятнадцать Тесло. Спасай нас и помоги сохранить престол солнечных копий на правильной и праведной орбите».
Махит окинула стихи взглядом в последний раз. Не так уж плохо. На ее взгляд – пусть даже неопытный – хорошо, очень эффективно и элегантно.
– Посылай, – сказала она Три Саргасс. – Вряд ли за ограниченное время получится лучше.
– Я бы посылал прямо сейчас, – добавил Двенадцать Азалия. – Пока вы трудились, я тут следил за новостями. Все становится плохо, и очень быстро – легионы Один Молнии обстреливают таможню, заявляют, что нужны народу на территории Города, чтобы подавить восстание. Не знаю, кто их остановит – как остановить легион? Наши легионы неудержимы.
– Отправила, – сказала Три Саргасс. – Под своим псевдонимом во все открытые трансляции, которые нашла, и в парочку закрытых – поэтические кружки, закрытая служебная линия министерства информации…
– Стоит ли? – спросила Махит. – Почти уверена, эту линию читают люди Тридцать Шпорника.
– Люди Тридцать Шпорника, если от них есть хоть какой-то толк, отслеживают наши привязки на любые сообщения, – сказала Три Саргасс. – Лично я бы конфисковала их первым делом.
– Тогда как хорошо, что ты на нашей стороне, а не на их, – ответила Махит и поймала себя на том, что вопреки всему улыбается.
– Как думаете, сколько у нас времени? – спросил Двенадцать Азалия.
– Перед тем как легионы начнут штурм дворца, или перед тем как мы лишимся платформы для трансляции? – слишком весело уточнила Три Саргасс. – Хватит смотреть новости, Лепесток, и глянь, как расходится стих, пока у меня еще есть доступ.
Посредница сняла привязку с обычного места на правом глазу и положила перед ними на конференц-стол, выставив настройки так, чтобы она стала очень маленьким проектором инфоэкрана. Махит наблюдала, как написанный ими стих распространяется по информационной сети – как его расшаривают с привязки на привязку, репостят и переосмысляют; словно наблюдать, как чернила расплываются в воде.
– Сколько еще? – тихо спросила она.
– Я бы сказала, три минуты – он быстро расходится… – сказала Три Саргасс, и тут дверь в конференц-зал с грохотом раскрылась. Там стоял Шесть Вертолет, а за ним – еще два человека, но его спутники были одеты в кремовые и оранжевые цвета министерства информации. Три Саргасс склонила перед ними голову и сложила пальцы.
– Очень приятно вас видеть, Три Лампа, Восемь Перочинный Нож, – сказала она. – Как проходит ваш день подчинения политику не из министерства?
Махит не смогла сдержать смех, даже когда Три Лампа и Восемь Перочинный Нож молча забрали привязки Двенадцать Азалии и Три Саргасс и отдали Шесть Вертолету.
– Вы же осознаете, – отчитывал он, – что ваши действия – рассылку неразрешенной политической поэзии по публичным трансляциям – можно истолковать как измену? Особенно учитывая, откуда вас привезли и что Беллтаун-Шесть этим утром кишит антиимперскими протестующими, не говоря уже об остальном беспорядке в Городе?
– Обратитесь в Юстицию, – сказал Двенадцать Азалия. Махит им гордилась. Либо они все вместе умрут, либо… что-нибудь еще, и все же они стали «мы». По определению любого языка.
– Я написала политический стих, соответствующий текущему моменту в моем опыте, – сказала Три Саргасс. – Если это измена, загляните в наш двухтысячелетний канон. Уверена, там измен найдется еще больше.
Шесть Вертолет пытался найти слова; не смог. С облачными привязками в руках он не мог даже жестикулировать, но Махит видела по напряжению в его плечах и челюсти, как ему хотелось всплеснуть руками или встряхнуть Три Саргасс, которая сидела безмятежной – подбородок на руках, локти на столе.
– Я вас арестовываю, – сказал он наконец. – Я… как представитель действующего министра Тридцать Шпорника приказываю этим сотрудникам министерства информации задержать вас.
