Шериф в кои-то веки оказался занят, поэтому я провел увлекательные полчаса, собачась с нашей телефонисткой, совершенно незаслуженно носящей пафосное имя Целестия Теттершайн. Мелкая и юркая желтоглазая меня невзлюбила едва ли не с первого взгляда, норовя сказать гадость при каждом удобном случае. Её не устраивало буквально всё — мое происхождение, рост, худоба… но особо — семья. По неизвестным мне причинам, наличие у меня Эльмы заставляло эту худую особу буквально вибрировать от негодования, подозревая меня во всех смертных и не очень грехах, среди которых тяга к малолеткам была лишь мягким укором. В глазах этой нежити моя сероволосая дочь была кем угодно, но не родственницей, так как «киды по определению не могут испытывать человеческие чувства!». В устах немертвой это звучало особенно обидно.
— Милая Теттершайн, вы сегодня в особом ударе, — прокомментировал я, закуривая мятую сигарету, — В Купели случилось что-то хорошее? У вас был секс?
— Заткнитесь, Криггс! — тут же взвизгнула желтоглазая, подскакивая, как будто ей воткнули иголку в зад, — Похабник! Бесстыдник!
— Вы так смело подозреваете меня в жутких вещах, что я обязательно должен совершить с девочкой, но совершенно не держите ответный удар, мисс Теттершайн, — ухмыльнулся я, — Что ж так плохо-то?
— Запомните раз и навсегда, — прошипела перегнувшаяся через стойку нежить, наконец-то полыхнувшая настоящей злостью, — Мы. Не. Говорим. О. Купели. Здесь. Там, мастер Криггс, наш настоящий дом! Наш храм! Наше особенное место! Будь воля каждого жителя Хайкорта, подобного мне, ни вы, ни Мадре, ни кто-либо еще никогда бы туда не ступили!
— …и это не ответ на главный вопрос, мисс Теттершайн, — вновь поддел я диспетчершу её пронзительно незамужним и глубоко влюбленным в шерифа статусом, — За что вы меня-то так не любите?
— Потому что я очень хорошо знаю, что вы такое, мастер Криггс! — отрезала зловредная худышка, разворачиваясь ко мне спиной, — Видят боги, я бы очень дорого заплатила, чтобы забыть!
— Очень интересно… — протянул я, но продолжить дискуссию не удалось. Баунд освободился.
Спеша за широко шагающим скелетом по направлению к дому Эскобара, я вовсю черкал в своем блокноте новые вопросы. Откуда местная нежить могла бы знать кидов с их неприятной стороны? Почему Целестия так резко и заметно напряглась, когда я упомянул Купель? Худенькая злыдня моментально ведь сменила тон с бурчащего на воистину озлобленный… да еще и назвала Купель храмом. Какой, простите, в жопу, храм? Ахиол тут единственный бог, причем весьма умеренный, да и далекий от своих божественных обязанностей. Он, насколько я понимал, в связи с своим воплощением, утратил львиную долю божественных сил, но получил широкую автономию. Ему не молятся в привычном смысле этого слова. Мэрия вовсе не святыня. Загадки…
— Ну что же, шериф, покажите мне дорогу в мир иной! Будьте моим проводником! — торжественно произнес я после того, как мы оказались в подвале дома Мадре возле саркофага.
— А? Что? — нежить резко крутанулась на месте, нависнув надо мной всеми своими двумя метрами, — Я там никогда не был.
Что?!
— Ну вот так вот, — развел руками скелет, щуря свои синие шары в глазах, — Я здесь, чтобы нанести на комнату охранные руны и воззвания к Ахиолу. Мы же не можем позволить тебе пропасть как Эскобару?
— Аа… как я… попаду?
— Всё просто. Ложишься, надеваешь шапочку, пристегиваешь ремешок, а затем нажимаешь вот эту кнопочку. Только намочи вот эту губку, её нужно подложить под шапочку.
— Ой…
Интерлюдия
Симпатическая мана-связь была одной из немногих магических технологий, отработанной большинством прогрессивных государств. Хотя, «отработанной» — термин не совсем верный. Создаваемые гномами из ряда ценных металлов артефакты, будучи разделенными на части, были грубой и затратной возможностью провести переговоры на расстоянии. Оно, это самое расстояние, не имело для частей симпатического артефакта значения, но работать долго такие устройства не могли. Годами накапливаемый в друзах кристаллов заряд мог позволить лишь полчаса разговора. Что еще хуже, устройства были одноразовыми, нуждаясь после каждого использования в еще одной многолетней перезарядке в вулканических пещерах, расположенных около одного горного хребта.
Мана-связь использовали для экстренных случаев, оправдывающих колоссальные затраты на артефакты. В основном для связи между континентами, когда возникала необходимость экстренно передать чрезвычайно важную информацию.
Артефакт работал просто. Сначала он подавал сигнал всем владельцам своих частей, сигнализируя о том, что один из них решился начать сеанс. Затем, по прошествии часа, который давался на то, чтобы владелец каждого куска симпатической маготехнологии успел занять безопасное место, — погружал разумы связывающихся в отдельное пространство. Черную пустоту, в которой разумные, воплотившиеся в собственном облике, могли проговорить, слыша каждое слово друг друга так, как будто их не разделяют бездны пространства.
Сейчас, в этой безмятежной черноте небытия, находились трое. Мужчина и две женщины. Облик каждого из собеседников был более, чем примечательным, а также нес некоторые общие черты, основной из которых внимательный наблюдатель мог бы назвать «флер безумия». Но, увы, наблюдателей тут не было.
Мужчина. Широкоплечий красавец среднего роста мог похвастаться породистыми резкими чертами лица. Огненный взгляд чуть выпуклых глаз, мощная нижняя челюсть, широкие залысины, скорее подчеркивающие лоб, чем намекающие на будущую лысину. Он не был атлетом, обладая заметным брюшком, но назвать его толстяком язык бы не повернулся ни у кого. Одетый в теплый домашний халат темно-коричневого цвета, мужчина стоял, заложив руки за спину и разглядывая своих собеседниц с нечитаемым выражением лица, что тех слегка забавляло. Причиной улыбок собеседниц служили усы мужчины. Сегодня Станислав Аддамс, известный половине мира под прозвищем «Алхимик», носил длинные, напомаженные и задранные едва ли не до внешних кончиков бровей усы. Ярко-зеленого цвета. С блестками.
Следующей была молодая женщина, скорее даже девушка. Очень высокая и худая, она была похожа на длинный стебель, увенчанный несимметричной шапкой взлохмаченных волос. Долгие тонкие конечности девочки-стебелька казалось, жили своей собственной жизнью. Она переступала с ноги на ногу, рассматривала собственные руки, периодически втыкая длинные пальцы последних в собственную шевелюру, то улыбалась, то кривила лицо в плаксивой гримасе, бегая взглядом двух огромных карих глаз между двумя другими разумными. Вкупе с белоснежной кожей и мелкими чертами лица, создавалось впечатление, что её фотографию вполне можно поместить в словарь, описывающий антагониста здравомыслия. Аврора Аддамс, печально известная как «Суматоха». Далеко не так широко, как её отец, но нельзя было сказать, что девушка над этим не работала.
Третьим лицом на этой сверхдорогой магической встрече была особа, которую легко можно было бы назвать дочерью Суматохи. Миниатюрная точеная фигурка с нежными почти детскими чертами лица и тела, одетая в приталенное глухое платье до пола, подчеркивающее хрупкость этого существа. Большие и чистые глаза, сияющие с невинного личика чистотой и наивностью, легкая полуулыбка, трогающая тонкие, едва розовые губки. Белые кружева, выглядывающие из рукавов и уткнувшегося почти в пол подола платья. Её можно было спутать с куклой или эльфийским ребенком, её хотелось погладить по голове, позаботиться, угостить чем-нибудь вкусным. Особо романтичные натуры могли бы захотеть «защитить от всего мира». На самом деле, именно Кендру стоило бы защищать получше от этого создания — Саломея Аддамс, печально и широко известная под прозвищем «Смешливая Пикси» была кем угодно, но не беззащитной девушкой.
