– А ты тут с какого боку тогда? – не поняла девушка. – Раньше сам этот мир опекал?
– Нет, те времена, когда мне хотелось творить миры и разумных, давно минули. Наигрался, – снова почему-то рассмеялся, но рассмеялся грустно, древнейший, припоминая явно личное и ничуть не добавляющее жизни позитива. – Рано или поздно понимаешь, как постыло обожание пред тобой преклоняющихся, надоедают мольбы и прискучивает ненависть тех, кто жаждет опеки, но в ней более не нуждается. Настает пора уйти. Что до здешнего Леса… Я приятельствовал с Кхель-ли-вааалэ, создательницей мира, мне нравится его живая суть, потому избрал это местечко одним из своих пристанищ. Гиаль пришла позже.
– Ага, то есть у тебя блат по знакомству и твои владения для Гиаль – закрытая зона.
– Именно так, – довольно согласился Лихаэль.
– Ты прежде не говорил о знакомстве с Кхель-ли-вааалэ, – с упреком проронил Шеар, для которого слова древнейшего, похоже, стали откровением и не сказать, чтобы особо приятным. Может, он считал Гиаль создательницей Леса, а тут такой облом, или давно собирал информацию о даме с тем непроизносимым именем, упомянутым Лихаэлем, да нигде не мог найти, и нате вам – секрет все это время был под носом.
– Ты не спрашивал, – беспечно ответил Лихо и пояснил, наверное, чтобы приятель не раскатывал губу на интригующее рандеву: – Она не любит новых знакомств и бесед, уже давно ценит лишь одиночество. Может проклясть излишне настойчивого, а снимать ее проклятия я не умею. Они своеобразного плетения и сути. Потому я не ищу ее общества, мы признаем лишь случайные встречи. Так интереснее.
– Жаль, а какие проклятия? – заинтересовался Шеар, продолжавший на ходу поглаживать балдеющего Кия.
– Например, не чувствовать вкуса еды или не видеть неба, – повел рукой древнейший. – Они интересно реализованы. Если речь о вкусе яств, то проклятый ощущает все, кроме того, что для него съедобно.
– Это как? Если взял в рот и вкусно, значит, точно яд? – попыталась разобраться в сути сказанного Аська. Все лучше, чем чихать или носом хлюпать, гадая, пройдет ли насморк после переодевания в сухое или задержится «погостить» на недельку.
– Хм, – Лихо развернулся к девушке и взглянул на нее так, словно увидел впервые. – Не думал о таком, но… возможно, Кхель думала. Она занятная старушка.
– Знакомое имечко. У нас на Земле Хель в древней Скандинавии богиней смерти была, – порывшись в багаже общих знаний, выдала Покрышкина. – Ваша ее однофамилица, то есть тезка?
– Может, и она сама, не ведаю, – честно высказался первопредок, мало заинтересованный в изучении пантеона неприятного мира, из которого ему старинным заклинанием для обретения спутника доставили человечку. И ее, несмотря на навязчивое желание последней, он возвращать на родину вовсе не собирался. А что человечка думала иначе – так каждый волен думать все, что ему заблагорассудится. Думают, пусть и не о том, о чем следовало бы, многие, по-настоящему решают – единицы.
– Я слыхал, что именно Кхель первая начала творить быстрые тропы в разумных лесах.
– Не-а, это была моя идея, надоело долго ходить, а Кхель понравилось, удобно всегда оказываться там, где тебя ждут, еще удобнее там, где не ждали, – проронил Лихаэль.
«Верю-верю», – подумала Ася о привычке первопредка к стремительному перемещению и неприятным сюрпризам.
– И Лес я считал творением Гиаль, – продолжил с легким удивлением касательно собственной непрозорливости Шеардин.
– Разве она так говорила? – чуть удивился Лихо.
– Нет, прямо нет, но давала мне возможность так думать, – признал бог.
– Странно. Она не демиург, высшая планка ее дара – ремесло, близкое к искусству, но не искусство, жаркий огонь истинного первородного творения, – в свою очередь удивился слепоте друга Лихаэль, которому не нужно было догадываться и приглядываться, чтобы по-настоящему видеть. Другое дело, что вникать в тонкости всего окружающего первопредок не особо стремился, частенько ему было скучно, как скучно бывает много раз кряду просмотренное кино. Зато «серии про человечку» в его программе прежде не стояло, потому свежая «передача» и получила столь высокий рейтинг.
Переступив порог древо-дворца, Шеардин с ходу направился налево и вверх. Отреагировав на непонимание Аськи, Лихо бросил:
– Там его прежние покои. Ступай и ты, приведи себя в порядок, встретимся за трапезой.
«Ух ты, заметил!» – почти умилилась Покрышкина тому, что предтеча соизволил уловить ее мокрое состояние. Кстати, Кий так и остался сидеть на руках Шеара. В сторону Аськи и первопредка даже ухом не дернул.
– Изменщик! Он что, лучше чешет, чем мы? – хмыкнула девушка, чего греха таить, рассчитывающая потеребить пушистика для восстановления душевного равновесия.
– Все верно. Уходят туда, куда зовет сердце. Так было и будет всегда, и так правильно. Правильно – только так, – Лихо почему-то снова уронил руку на макушку Аси и взлохматил ее волосы. – Кий выбрал себе постоянного спутника. Как и Ай временного. Вечного не бывает, кроме, быть может, меня.
Девушка подняла голову к древнейшему и явственно осознала, что этот титул, в смысл которого она не вникала, отнюдь не шутка, не бахвальство и не пустой звук. В обыкновенно смеющихся искристых глазах Лихаэля стыл пепел тысячелетий, множества утрат и потерь, которые прекратили считать только потому, что иначе сойдешь с ума, утратишь смысл жизни.
– А ты? Звероморфы же с тобой пошли, – запуталась и беспомощно мяукнула Ася.
– Я? Я лишь ступень на лестнице их жизни, указатель на пути, – не равнодушно, но без оттенка сожаления, констатировал первопредок, а потом, неожиданно остро глянув на девушку, добавил: – Мы все чьи-то ступени, дороги, указатели, человечка.
– Знаешь, Лихо, порой ты мне кажешься гением и мудрецом, а порой выглядишь безумнее мартовского зайца… – в сердцах бросила Аська и побежала к себе.
Она явственно сознавала, еще секунда-другая, еще одно слово первопредка, и она либо простудится, либо рехнется. Но ни того, ни другого Покрышкина для себя не желала. Может, и Шеар что-то подобное почуял, потому и смылся первым, у него-то опыт общения с Лихаэлем поболее будет, пусть и припорошен временем, проведенным во сне.
Ася уже не услышала, как первопредок, склонив голову набок, раздумчиво промолвил, что-то решая для себя:
– Оба варианта верны, человечка… Оба…
А потом запрокинул голову к потолку холла, увитого листвой, перемежающейся искусной резьбой и живыми цветами, и расхохотался. Только не было в его смехе веселья. Или оно было очень-очень странным, совсем непостижимым для иных разумных, впрочем, и для своеобразно разумных тоже. Во всяком случае, незримые духи-помощники дома, пока Лихаэль не оставил «веселья», предпочли к нему не приближаться.
Зато они позаботились об Асе. В комнатах девушку уже ждала горячая ванна, а на кровати была разложена одежда из той самой ткани, вызвавшей прилив зависти у Эльмиавера. Рядом стояли сухие туфельки. Именно туфельки, больше, впрочем, похожие на очень-очень дорогие балетки. Почему дорогие? Потому что это были не обычные кожаные лодочки. По всей поверхности обуви имелся то ли узор, то ли вышивка нитью, чуть поблескивающей под определенным углом. Узор был, понятное дело, растительным. Будь тут танки или клоуны – вот тогда бы Покрышкина удивилась. А так покрутила обувку в руках, взлохматила высыхающие волосы и, натянув тонкий, как паутина, носочек, примерила обновку. Разумеется, все оказалось впору, как на нее шили. Или и в самом деле шили? Или как там называется искусство создания обуви? Девушка не помнила.
