– Ха! – Федор встал, опираясь о теремок. – А жить-то так можно?! – И он шаткой походкой направился к качелям.
Пока Настена мыла холодильник, у Люси появилась возможность еще немного пострадать в гордом одиночестве. Рыдать уже не хотелось. Она выплакала шампанское, чем просветлила свои рациональные мозги. Валяться наскучило, но и помогать подруге справляться с горем, занимаясь физическим трудом, Люся тоже не собиралась. Недолгие уговоры себя в том, что ее бросают не в первый и не в последний раз и если она пережила одно предательство, переживет и другое, что хоть Люська и перезрелая груша, но зато свободная и тот еще фрукт, дали положительный результат.
Люся торчала у окна и равнодушно взирала вниз. Ничего, когда-нибудь Глеб вернется, и она всем своим видом выкажет ему презрение. Она сумеет, она сильная. Решительная, симпатичная, да чего уж там, обольстительная, очаровательная, привлекательная… Как там в старом фильме? «Я самая обаятельная и привлекательная». Точно. Самая-самая… Ах, Глеб, Глеб, где же ты сейчас?!
Внезапно Люся заметила одинокую фигуру, маячившую возле качелей. Сердце екнуло, но ошиблось. Вместо высокого статного брюнета на детской площадке мотылялся пухлый, откормленный Настеной организм. Она усмехнулась: прикормили Смолкина, как глупую щуку. У ловли в мутном пруду свои законы. Теперь нужно вооружиться сетью, чтобы подтащить ее к рыбаку.
– Настена! – Люся позвала подругу. – Федор нашелся.
– Федечка! – подбежала к окну та и принялась хлопать в ладоши. – Он нас ни на кого не променял!
– Не нравится мне это «нас», – пробурчала Люся. – Беги, веди его обратно.
– А если он откажется со мной идти?!
– Скажи ему, что Селиванова умирает и хочет видеть его в последний раз, чтобы попросить у него прощения. Ради этого он сразу прибежит, вот увидишь. Для пущей достоверности скажи ему, что я посыпала голову пеплом и чуть не выпрыгнула с балкона.
– Хорошо, – закивала Настена, – посыпала пеплом, выпрыгнула с балкона, попросила прощения…
– Можно и так, – вздохнула Люся, – детский сад, эти влюбленные!
Когда за Настеной захлопнулась дверь, Люся вернулась к постели, разделась и легла. Прощение прощением, а спать все равно нужно. Завтра будут новые впечатления, планы и встречи. Завтра рабочий день, а на работе Людмила Селиванова всегда выглядела отлично. Для этого нужно выспаться. Пусть они сами разбираются, но в чем-то она им поможет. С нее не убудет, если она действительно попросит у Смолкина прощения за обман. В принципе, Федя мировой парень. Сегодня из дома он ее не выгонит, а завтра она уйдет сама. После того, как увидит Глеба и окатит его презрительным взглядом. Нет. Лучше равнодушным взглядом…
– Где она?! – кричал с порога вернувшийся и протрезвевший на свежем воздухе Смолкин.
– Федечка! – Следом за ним, естественно, бежала Настена. – Мы обе виноваты. Мы обе просим у тебя прощения. И посыпаем головы этим, как его там, ну, тем, чем ты говорил!
– Пеплом! – громогласно подсказал Федор.
– Да! Им самым. Только зачем?
– Обе виноваты?! Да ты до этого никогда не додумалась бы, бедняжка.
– Федечка, это прозвучало как-то ущербно по отношению ко мне, – чуть обиделась Настена.
– Тебя, – не обращая на это внимания, продолжал Смолкин, – нельзя оставлять на произвол этой рыжеволосой бестии. За тобой нужен глаз да глаз. Мой глаз!
– Твой, – закивала передумавшая обижаться Настена, – мне нужен твой глаз. Но ты же не одноглазый, Федечка, мне нужны оба твоих глаза…
– Нет, – прошептала Люся, отворачиваясь к стене, – не детский сад, а ясли в подгузниках.
Движимый благородным мщением, Федор появился на пороге спальни, как призрак Каменного гостя.
– Ну и?! – прокричал он, ничуть не смущаясь Люсиного вида. Она откинула одеяло и из вредности выставила напоказ оголенные стройные конечности.
– Что «и»? – пыталась помириться Настена, ревностно следя за его взглядом.
– Вот и я говорю, что? – Федор потряс вихрастой головой. – Где раскаяние?!
– Она раскаялась и спит, – ответила за Люсю подруга, на всякий случай прикрывая ее ноги одеялом.
– Спит?! – возмутился до глубины души тот и откинул одеяло с Селивановой. – Подъем!
– Федор, – Люся, которой до коликов в животе не хотелось извиняться перед Смолкиным, сделала вид, что она только что проснулась, – так это ты? А мы так переживали, так переживали, что Настасья даже помыла холодильник.
– Какой холодильник? – опешил тот.
– Твой, – повела плечами Люся, – большой и теперь уже всегда полный. Настасья там чего-то снова приготовила…
– Что-то вкусное, да? – Улыбаясь, Смолкин повернулся в сторону невинно хлопающей ресницами Белкиной. – Но-но! И не заговаривайте мне зубы! Настя сказала, что ты готова извиниться. Я жду.
– Извини, – коротко бросила Люся и натянула на себя одеяло.
– И это все?! – изумился Смолкин.
– А что ты еще хотел? Чтобы я действительно спрыгнула с балкона?! – Люся вскочила и в одной фривольной ночнушке с кружевными вставками на интимных местах побежала на балкон. Безусловно, прыгать она не собиралась, но попугать этого эгоиста следовало.
– Люсенька! Люсенька! – Смолкин выскочил следом за ней, зябко передергивая плечами и вспоминая, как она окатила его тут ведром холодной воды. Стерва.
– Доброе утро! – раздалось с соседнего балкона.
Откуда он только взялся на ее голову?! Люся повернулась и встретилась с Глебом, с его холодным, равнодушным взглядом.
– А! Глеб! – делано обрадовался Федор. – А мы вот тут… – Он развел руками и уткнулся в Люськины кружевные прелести, балкон-то был тесным.
– Милые ссорятся, – буркнул Глеб, выбросил вниз окурок и направился в квартиру.
– Мусорить, между прочим, – крикнула ему вслед Люся, – нехорошо!
– Нехорошо обманывать людей! – заявил тот и скрылся.
– Спасибо, Федя! – Люся оттолкнула от себя Смолкина и зашла обратно. – Ты отомстил по полной программе. Теперь мне действительно остается лишь сигануть с твоего балкона и мокрым красным пятном укора мужскому шовинизму растечься по асфальту.
– Там был он?! – трагическим шепотом, словно Глеб еще стоит там и слушает, поинтересовалась Настя.
– Он, – кивнула ей подруга. – И я практически голышом. Да еще с нами был Смолкин!
– А что я? Что я? – поутих тот, чувствуя, что произошло нечто непоправимое.
– Ничего. Я сама виновата, – вздохнула Люся и нырнула в постель.
– Извинение принимается! – не к месту радостно прокричала Настасья и повела Федора на кухню. – Люсь, ты попытайся заснуть, а то уже светает. А завтра мы что-нибудь придумаем.
– Обязательно придумаем, – обнадежила подругу Люся и отвернулась к стене.
