Новая фамилия Гитте заслуживает отдельного пассажа: то, что фамилия явно сконструированная, неслучайно. Это было политическое решение. Гитте решила открыто продемонстрировать свою солидарность с трудящимися, подчеркивая контраст со своей фамилией Ланде́н, более характерной для среднего класса. Фамилию Ланде́н она оставила, поскольку не стыдилась того, кто она есть – по крайней мере, теперь, – но ей хотелось носить имя, воплощающее в себе того человека, которым она стала.
На момент защиты диссертации проблемы с коленом еще не достигли тех пропорций, которые серьезно ограничили бы ее способность к передвижению. Короче говоря, в ее жизни началась светлая полоса.
На самом деле гендерные исследования стали для Гитте бесконечным открытием нового. Благодаря этим знаниям мир сделался понятен и объясним, а тоска, которую она ощущала с детства, впервые отпустила. Учеба совпала с тем, что врач прописал ей ципрамил, чем, возможно, отчасти и объясняется улучшение ее психического состояния. А также тем фактом, что в то время она познакомилась с Улофом, за которого впоследствии вышла замуж.
Взять хотя бы такой момент, как мониторинг положения девочек и мальчиков в шведской системе образования, – к этим данным она получила доступ благодаря исследованиям. Для Гитте это было все равно что отдернуть штору – вернее, поднять занавес, обнажив реальность, о которой она раньше лишь догадывалась. В детские и подростковые годы она подозревала, что за кулисами скрываются тени, что переживания и факты воспринимаются лишь фрагментарно, но только гендерный научный анализ показал реальность во всей ее обнаженной неприглядности.
Несколько примеров того, что ей открылось:
• Мальчикам с плохой успеваемостью в классе уделялось почти все внимание, в то время как хорошо учившимся девочкам оно практически не уделялось вообще.
• Учителя старших классов часто не различали девочек, в то время как про мальчиков помнили их имена и особенности (при мысли о своем бывшем классном руководителе Торстене она по-прежнему ощущала горечь).
• Учебные программы на уровне гимназии, где доминировали мальчики, обходились муниципалитету в два раза дороже, чем те, где большинство учащихся составляли девочки, – аналогично тому, как меры по сокращению мужской безработицы оказывались вдвое дороже мер по сокращению женской безработицы.
Тому, кому однажды явилась Истина, трудно вернуться в прежнее слепое наивное состояние. Чувство избранности и просвещенности имеет тенденцию заслонять прежние разумные проявления – такие как толерантность и склонность к компромиссу.
При этом неважно, о чем идет речь – о политике, религии или футболе.
22 декабря 2019, воскресенье
Фонарь на мосту не горел – не увидев звонка, она постучала. У нее за спиной отъехало такси. Зажглась лампа на стене, щелкнул замок.
Женщина старше среднего возраста, отдаленно напоминающая Карину Бюрстранд, открыла дверь. Волосы коротко пострижены, выкрашены в неестественный коричневый цвет. Очки для чтения на лбу. Взгляд вопросительный, холодный.
– Да-да, в чем дело?
– Карина?
Женщина, стоящая в дверях, крепко взялась одной рукой за косяк двери, второй за ручку, опустила веки. На заднем плане звучала рождественская мелодия: «Пусть свеча твоя не гаснет…»
– Если вы по поводу моего предложения о запрете на попрошайничество в Стентрэске, то можете протестовать так же, как и все остальные. Пишите в сети, выходите на демонстрации, организуйте митинги на площади, собирайте подписи…
– Что?
– Я уважаю ваше право выражать свое мнение, но здесь мой дом.
Карина Бюрстранд приготовилась захлопнуть дверь.
Как удар по лицу.
Она не узнает меня.
– Сусанна приехала? У меня с ней здесь назначена встреча.
Карина Бюрстранд стояла неподвижно. Прошло несколько секунд.
– Конечно, – проговорила она и распахнула дверь. – Сусси у нас с самого утра. Заходи.
Развернувшись, она скрылась в доме. Гитте пришлось самой забираться внутрь со своим костылем и закрывать за собой дверь.
Возвращение в прошлое ощущалось почти физически, ее не покидало чувство дискомфорта. Дежавю через десятки лет. Все тот же особый полярный свет снаружи, синеватый и мутный, холод, режущий, как ножом. Она успела забыть, как он пробирает до костей. И Карина Бюрстранд, самый трагический случай – она стала только хуже. Какое счастье, что сама она выбралась отсюда!
Гитте неуклюже стянула с себя пальто, сразу вспотела в натопленной прихожей. В воздухе повис запах запекаемой ветчины.
Пусть свеча твоя не гаснет…
В прихожую, широко улыбаясь, вышел большой мужчина с поредевшими волосами.
– Чертовски давно не виделись, Биргитта, – сказал он и обнял ее.
Его рук не хватило, чтобы обхватить ее. Она высвободилась.
– Привет, Хокан! Теперь меня зовут Гитте. Совершенно официально.
– Гитте. Заходи. Будешь кофе?
– Спасибо, но я ненадолго. Только встречусь с Сусанной, чтобы помочь ей с одним текстом…
Тут в прихожую вышла Сусанна, стало тесно. Хокан вернулся в кухню к рождественской готовке.
Они с Сусанной кратко обнялись – Гитте не любила обниматься.
– Пошли сядем на диван, – предложила Сусанна.
Снимать уличную обувь Гитте не стала. Перевернула костыль и стряхнула лед и камешки, застрявшие на нем. Затем тяжело оперлась на него по пути в гостиную. Там стоял самый большой телевизор, какой она видела в жизни, и, вероятно, самый большой диван. Сусанна поймала ее взгляд и закатила глаза к небу.
– По крайней мере, мы точно поместимся, – негромко проговорила она, не замечая, насколько бестактно прозвучали ее слова.
Гитте не виновата в том, что столько весит – всему виной ее колено.
Сусанна наклонилась к ее уху.
– Как ты думаешь, они купили достаточно подарков?
Елка стояла в углу, слишком большая для такой комнаты. Звезда на верхушке упиралась в потолок. Под ней лежала пара кубометров ярких пакетов.
– Почему мы не могли встретиться дома у Сив? – прошептала Гитте.
Сусанна вздохнула и опустила свою костлявую попу на кожаный диван. На журнальном столике напротив нее лежали блокнот и мобильный телефон.
– У нее сегодня поэтический вечер, сочиняют рождественские стишки, – ответила она. – Помнишь, в какой-то год мы с тобой тоже участвовали? Сколько нам было – лет по шестнадцать?
Гитте порылась в памяти, но ничего не нашла.
– Хотя получилось не очень, – продолжала Сусанна. – Тетки не могли свободно разговаривать в нашем присутствии, и на следующий год нас не пригласили. И мне кажется, что они там не стишки сочиняют. Им просто нужен повод, чтобы собраться, выпить глинтвейна и посплетничать.
