– Ты чего так рано поднялся? Куда-то идешь?
– На Рождественскую службу, – ответил он, поцеловал дочь в лоб, вышел из комнаты и направился к входной двери.
Она побежала за ним.
– Подожди, я хочу с тобой!
– Нет, – отрезал он и накинул на плечи куртку. – Только не сегодня, Элин. На эту службу тебе со мной нельзя.
Он закрыл и запер за собой дверь.
Фатима Аль-Азиз и Роланд Ларссон уже ждали его у ворот церкви, оба в форме. Эвелина Андерссон, ночевавшая в Stone Swamp Inn, тоже присоединилась к ним. Церковный сторож принес ключи.
– В пансионате она не останавливалась? – тихо спросил Викинг.
Прокурор покачала головой.
Викинг удостоверился, что боковые выходы на время службы будут заперты. Люди начали прибывать – в толстых лыжных брюках и меховых шапках. В помещении церкви сегодня будет жарко.
Викинг подошел к ризнице и поприветствовал пастора Херманссона. Это был статный мужчина лет шестидесяти, то есть чуть старше его самого, очень компетентный духовный пастырь. Уже много лет он сожительствовал с Леонардом Комаровски, системным администратором муниципалитета. В середине 1970-х на парковке посреди Стентрэска был жестоко избит молодой гей, и последовавшие за этим происшествием дебаты по поводу насилия и терпимости полностью изменили местное сообщество. Калле Херманссона и его мужа все безоговорочно принимали.
Викинг освободился от толстой куртки и положил ее на диван священника.
– Надеюсь, ты обретешь то, чего ищешь, – проговорил пастор.
– Если нет, то мы поступим, как договорились. Я встану под кафедрой после последнего псалма.
– «Когда заблещет утро…» – произнес Калле Херманссон. – Будем надеяться, что до этого не дойдет.
Викинг кивнул и вышел, поприветствовал кантора, направлявшегося вверх по лестнице к органу.
Народ повалил валом. Викинг пытался оглядывать всех вновь прибывших, но это оказалось невыполнимой задачей. Он кивал и здоровался направо и налево. Практически все знали, кто он, однако сам он многих не знал. Некоторые молодые успели незаметно повзрослеть и даже состариться, но большинство все же составляли люди постарше. Женщин очень много. Проклятие.
Оставаться возле двери он не мог, ему пришлось отступить назад к скамьям. Обычно скамьи вмещали до пятисот человек, но вскоре в церкви столпилось примерно в два раза больше народу.
Викинг почувствовал, как пот ручьями течет по спине. Кобура в подмышке давила и мешала.
В интернете не удалось обнаружить никаких снимков Агнеты Мякитало, кроме фотографии профиля в Facebook. Она была снята солнечным летним днем, в солнцезащитных очках, против солнца, светлые волосы растрепались на ветру. Лицо серьезно, немного грустное – очень в ее духе.
Он никак не мог быть уверен, что узнает ее, при этом он – единственный из коллег имеет на это шансы. Правда, Роланд Ларссон тоже из этих мест, но он на семь лет моложе. Ему было всего одиннадцать, когда она уехала, – для ребенка это вечность.
Если она вообще появится…
Прибыла Карина Бюрстранд со своей матерью и всей семьей, вместе с Сусанной Шильц, Сив Юханссон и Гитте Ланде́н-Батрачкой. Гитте тяжело хромала, Сусанна поддерживала ее. Для них зарезервировали места на первом ряду, поскольку Сусанна собиралась выступать. Она заметила его поверх голов собравшихся, начала энергично махать. Он поднял ладонь в ответном приветствии.
Воздух в церкви, обычно прохладный и немного сырой, был уже перенасыщен запахами шерсти, кожаной обуви и человеческим дыханием.
Ровно в семь часов двери закрылись, и церковные колокола загрохотали прямо у них над головами. Звон заполнил помещение, несколько минут все трепетало.
Потом наступила звенящая тишина.
И вот зазвучал орган, и вся община поднялась в едином порыве – шуршание ботинок по полу, бормотание и покашливания. Музыка обрушилась на всех, словно бомбардировка, от которой не скрыться.
Благословен будь, утра час,
Что нам святой пророков глас
Провозвестил однажды…
Викинг пристроился на стуле неподалеку от алтаря, в тени колонны. Пастор взошел на кафедру, отпил глоток воды из поставленного туда заранее стакана и открыл «Рождественское евангелие».
– «В те дни вышло от кесаря Августа повеление сделать перепись по всей земле. Эта перепись была первая в правление Квириния Сириею…»
Отсюда Викинг хорошо видел внутреннее помещение церкви – насколько это вообще возможно. Освещение было скудное, снаружи царила плотная тьма. Он заметил не сколько фотографов, крадущихся вдоль стен с фотоаппаратами наготове, снимали и две команды с телевидения. Он потихоньку достал из кармана театральный бинокль мамы Карин и стал оглядывать усталые лица. Одно за другим, ряд за рядом. Останавливался на женщинах своего возраста: искал стройных синеглазых блондинок.
– «Когда Ангелы отошли от них на небо, пастухи сказали друг другу: пойдем в Вифлеем и посмотрим, чтó там случилось, о чем возвестил нам Господь…»
Впрочем, кто сказал, что она до сих пор стройная? Биргитта тоже когда-то была тоненькой.
Руки у него вспотели, на шее стучал пульс. Господи, сколько же народу! Пастор дошел до конца библейского текста, зазвучал новый псалом.
Роза из корня и рода Давидова,
Отцами воспета, роза иудейская…
[57] Викинг слез со стула, медленно двинулся мимо скамеек. Народ терпеливо пропускал его. Большинство женщин своего возраста он знал. Они были местные, так что их он сразу мог отсортировать. С более молодыми дело обстояло хуже, но это в данном случае не имело значения. Две возможные кандидатки оказались журналистками, они сидели с блокнотами и записывающей техникой на коленях. Он внимательно оглядел женщину в бежевом пальто и ботинках на толстой подошве. Нет, не она – слишком молода.
Пастор начал свою проповедь.
– Рождественское послание говорит нам о любви. Это рассказ для нас, людей, о том, как Господь рождается от женщины, которая одна из нас. Мария производит на свет сына, как наши матери во все времена рожали детей, со всем страданием и счастьем…
По оценке Эвелины, преступница будет вооружена, и она не намерена попасться. Накануне поздно вечером им удалось достучаться до вольнонаемного сотрудника в полиции Копенгагена, и подозрения подтвердились: Агнета Мякитало состояла в стрелковом клубе, имея лицензии на три вида огнестрельного оружия.
В помещении церкви стало совсем душно, казалось, что кислород вот-вот закончится. Давление снаружи нарастало, возникало чувство клаустрофобии.
Исключительно велик риск, что она возьмет заложников, если почувствует себя припертой в угол, – так считала Эвелина.
