— Что мне вам почитать? — спрашивает она на латыни, повернувшись к полкам с разложенными на них свитками.
— Ничего.
При звуке греческого слова она замирает, в то время как он идет к ней. Он стоит так близко, резкий запах лавандовой помады перекрывает слабый запах дождя. Она смотрит на его лицо, на морщины, въевшиеся глубоко в кожу, и на впалые глаза. Он замечает ее взгляд и вскидывает бровь.
— Да, я стар, — холодно подтверждает он. И ласково проводит пальцем по ее щеке. — Мы с тобой как Гадес и Персефона.
В его голосе слышится самоирония, но с ней же и властность, и Амара понимает, что не знает, как просчитывать действия этого человека или что отвечать ему. Она хочет пойти по очевидному пути, которому научилась у Феликса, но он ловит ее запястье прежде, чем она успевает дотронуться до него.
— Нет. Я хочу прикоснуться к тебе.
Амара старается ни о чем не думать, когда Деметрий аккуратно прижимает ее к стене, а его рука скользит между ее ног. Почему-то ей еще хуже оттого, что он касается ее как любовник, а не как похотливые и жадные клиенты в борделе. Она дрожит на холодном воздухе, когда Деметрий стягивает тунику с ее плеча, оголяя ее грудь, не собираясь отступать от своего рокового желания доставить ей удовольствие. Амара опускает веки, вспоминая весь репертуар стонов, которому научилась у Виктории, и желая, чтобы все поскорее закончилось. Дыхание Деметрия становится прерывистым, она открывает глаза, чтобы понять, близок ли он к завершению, и вдруг в ужасе ахает.
Филос как вкопанный застыл в дверях, сжимая в руке кипу восковых табличек, с лицом, перекошенным от ужаса. Их взгляды встречаются, душевная боль читается в глазах обоих, а затем он разворачивается и уходит.
Глава 47
Не всегда притворною дышит любовью
Женщина, телом своим сливаясь с телом мужчины
[22].
Лукреций. О природе вещей, книга IV
Амара открывает в себе такие глубины притворства, о каких и не подозревала прежде, чтобы благополучно отделаться от Деметрия. Свой вскрик она маскирует под экстатический стон, а дрожит она как будто вследствие наслаждения. Она играет настолько убедительно, что ей достаточно едва коснуться своего нового патрона, чтобы довести его до пика. Но вместо того, чтобы лениво насладиться последствиями своей победы, Деметрию приходится держать Амару, чтобы ее перестало трясти. Ее неистовая реакция приятно удивляет его.
— Думаю, нам не требуется испытание Стабиями, — шепчет он, притянув ее ближе. — Я хочу, чтобы ты была со мной, в Риме.
Амаре кажется, что ей приходится вынести несколько веков фальшивых улыбок и смеха, прежде чем она наконец может вернуться к себе. Едва войдя на кухню и увидев мрачное лицо Британники, она понимает, что Филос рассказал ей.
— Он с Бойцом, — говорит Британника, указав на потолок. — Я никогда его таким не видела.
Амара, сама не своя от страха, взбегает вверх по лестнице и распахивает дверь спальни. Руфина спит в кроватке, и Амара лихорадочно оглядывается, ища взглядом Филоса. Он стоит к ней спиной, опершись на подоконник, и смотрит на улицу, словно желая сбежать от этой жизни.
— И как давно ты развлекаешь гостей Юлии? — спрашивает он, не оборачиваясь. — И когда ты собиралась сказать мне?
— Это было впервые. Честное слово. Клянусь тебе.
Он поворачивается к ней:
— Не знаю, могу ли я верить тебе.
По его голосу она понимает, что это не обвинение, а констатация факта.
— Клянусь тебе, что это правда, Филос. И я не могла отказать ему сегодня, не оскорбив при этом Юлию. Ты знаешь, как наши жизни зависят от нее, как жизнь Руфины зависит от нее. Мне только жаль, что ты видел… — Амара не в силах закончить предложение. Вместо этого она прокручивает в голове всю сцену, то, как должен был видеть ее Филос: любимая женщина, полуобнаженная, извивается под ласками другого мужчины. Она прижимает ладонь ко рту. — Мне просто очень жаль.
— Когда-то я забирал тебя из борделя, — тихо говорит Филос. — Не то чтобы я не знал, к чему тебя там принуждали. И я никогда, ни разу не чувствовал ничего, кроме величайшей жалости. Но сегодня… — Он сглатывает, как будто не может выговорить слова. — Я не могу выбросить эту картину из головы. Ты стонала, как будто тебе это нравилось.
Кровь приливает к щекам Амары, и она сжимает кулаки.
— Мне это не нравилось. Я проститутка. Как, по-твоему, женщины вроде меня заставляют клиентов раскошеливаться? Плача и умоляя прекратить? Или дерясь, как Британника, пока им не выбьют зубы?
— Извини. — Филос совсем сникает при виде ее перекошенного лица. — Мне не следовало этого говорить.
Он пересекает комнату и робко протягивает к ней руки. Амара бросается в его объятия и прижимается к нему, но все же замечает, что он не обнимает ее так крепко, как обычно. Она вдруг понимает, что пахнет лавандой, что Деметрий оставил этот запах на ее коже.
— Как долго он будет гостить здесь? — шепотом спрашивает Филос. — Тебе нужно будет еще… видеться с ним?
За этим вопросом следует долгое молчание, Амара смотрит в стену, пока ей не начинает казаться, что геометрические черно-белые узоры сейчас обожгут ей глаза.
— Как долго он будет здесь? — повторяет Филос, на этот раз не так спокойно.
Амара отпускает его, разрушив защитный круг объятий:
— Он будет моим патроном.
— Но вы только что познакомились. — Филос изумленно смотрит на нее, но постепенно удивление сменяется мучительным пониманием. — Как давно ты его знаешь?
— Мы познакомились в Мизене.
— В Мизене? Когда ты ездила к Плинию? Но это было много месяцев назад!
— Тогда ничего не было, клянусь тебе! А вчера я впервые увидела его с тех пор, как..
— Вчера. Когда ты плакала и говорила, что боишься потерять меня. Тогда ты согласилась стать его конкубиной, верно? — Теперь лицо Филоса выражает лишь суровость. — Что еще ты забыла рассказать мне?
Амара никак не может смягчить ни слова, ни их значение.
— Он забирает меня в Рим.
Филос медленно садится на кровать.
— Рим, — тупо повторяет он. — Ты бросаешь меня и уезжаешь в Рим. С ним.
При виде выражения отвращения на его лице Амара прекрасно понимает, о чем он сейчас думает.
— Я даже не знаю, как зовут этого человека. Кто он?
— Его зовут Деметрий. — Слезы начинают капать из глаз Амары, и каждое слово причиняет ей боль; она понимает, что сейчас рушит свою семью, но все равно продолжает. — Он вольноотпущенный императора. И один из самых богатых людей в Кампании. Он будет платить тебе за уход за Руфиной. Он оплатит приданое нашей дочери. И если Руфус когда-нибудь согласится тебя продать, он даст мне денег, чтобы выкупить тебя и освободить.
