— Она ведь не станет моим любовником? — подметила Виктория. — Тогда меня это не заботит.
Оказавшись в покоях Амары, они помогают друг другу одеться. На Виктории — простой наряд из ассирийского шелка: под полупрозрачными складками угадываются мягкие очертания ее тела.
— Помню, вы с Дидоной носили такие платья, — говорит Виктория, закрепляя ткань на плече Амары так, чтобы подчеркнуть ее малозаметные округлости. — Мне всегда было интересно, каково это.
При упоминании мертвой подруги у Амары сжимается сердце.
— И как тебе?
— Расскажу потом, если Гельвий оценит, — смеется Виктория.
На втором этаже уже готова спальня Виктории, чтобы она могла развлечь Гельвия, если тот решит остаться. Чтобы скрыть отсутствие мебели, в ту комнату поставили еще больше цветов, чем в столовую, и Амара попросила Филоса с Ювентусом принести медный столик из таблинума в надежде, что Руфус не заметит пропажи. Она так и не сказала любовнику о Виктории с Британникой, рассудив, что лучше завоевать расположение патрона великолепным вечером, чем заранее посылать ему жалостливую записку.
— Ему все непременно понравится. — Виктория понимает, почему ее подруга так немногословна. Обхватив лицо Амары ладонями, она заглядывает ей в глаза. — Ты слишком встревожена. Ты же знаешь, что он тебя просто обожает?
Амара берет Викторию за руки и целует ее ладони. В освещенном дверном проеме появляется чья-то тень, и Амара поворачивается, думая, что пришел Филос. Это Британника. Она зачесала волосы назад, как это делают мужчины, — наверное, одолжила масло, если не идею для прически, у Ювентуса, — и надела короткую тунику, которая элегантно облегает фигуру. Виктория с Амарой решили, что Британника будет прислуживать за столом: пикантное новшество для Руфуса, которого будут развлекать одни только женщины. По крайней мере, именно в таком свете Амара хочет все выставить. Пока что Амаре с трудом удалось объяснить Британнике, что тарелки на стол нужно ставить бесшумно, а не швырять с вызывающим грохотом.
— Друзилла, — объявляет Британника, еле выговаривая это имя со свистящим звуком. — Она пришла.
Первая куртизанка Помпеев стоит в атриуме. С плеч ее волнами ниспадает красный и желтый шелк. Рядом служанка Талия: она держит в руках арфу для госпожи.
— Порепетируем немного? — спрашивает Друзилла, протянув руки, чтобы обнять Амару. Викторию она едва удостаивает кивком, словно видит в ней еще одну служанку.
Когда все рассаживаются в саду, Виктория оказывается несколько в стороне. Но если Друзилла пытается таким образом унизить Викторию, та пускает в ход все свое обаяние, особенно когда начинает раскачиваться в такт музыке. От стыда сгорает одна лишь Амара. Они с Друзиллой повторяли этот гимн Сапфо множество раз, но сегодня пальцы Амары будто бы онемели и она то и дело путается в нотах. По прошествии часа Друзилла поднимает руку, чтобы положить мучениям конец.
— Ты не готова, — говорит она.
— Но я вчера занималась весь день, — возражает Амара.
— Значит, плохо занималась. Тебе сегодня лучше играть на лире. Ей ты владеешь в совершенстве. Твоя игра заворожит любого мужчину.
— Но Руфус специально купил мне арфу. — Амара хватается за подарок любовника. — Он прислал мне ее, чтобы я сыграла сегодня вечером! Он очень огорчится.
— Еще больше он огорчится, если ты плохо выступишь, — отвечает Друзилла.
— А чего все так носятся с этой арфой? — спрашивает Виктория, уперев руки в бедра, словно уличная торговка. — Амара играет на лире. Какая ему разница?! До чего же мужчины тупы!
Друзилла смотрит прямо перед собой, будто Виктория не произнесла ни слова, но Амара замечает, как она недовольно поджала губы.
— Возьми лиру, — повторяет Друзилла. — Я буду выступать вместе с тобой, только если ты будешь играть на ней.
— Хорошо.
Амара встает. Не глядя на Викторию, она торопится к себе в спальню, чтобы сменить один инструмент на другой. Лира ложится в руку как влитая, когда Амара поднимает ее с пола, прислонив знакомый изгиб к бедру. Сложно сказать, какое чувство сильнее охватывает Амару по пути обратно в сад: страх или облегчение.
В свете ламп столовая напоминает сцену из древних мифов: огонь бросает отсветы на кожу любовниц Юпитера, а цветы в вазах придают их наготе чуть более благопристойный вид. Комната наполняется мужским смехом. Женщины из плоти и крови расположились на трех диванах, копируя томные позы своих нарисованных предшественниц. Амара не хочет наедаться на глазах у Руфуса, но вино ее постепенно успокаивает.
Виктория отходит от заведенного порядка соблазнения, забыв про грубость и завлекая Гельвия восхищенными взглядами, а не словами. В сети, расставленные Викторией, попадается не только Гельвий. По пристальному взгляду Квинта Амаре становится ясно: рано или поздно он захочет провести время наедине с Викторией. Друзилла, лежа рядом с неверным любовником, вертит в руках тонкую ножку бокала. Кажется, блудливый взгляд Квинта ее не заботит. Амара вдруг вспоминает, что между Друзиллой и Квинтом — необычная любовная связь, что Друзилла даже сама сводит Квинта с другими женщинами, чтобы поддерживать в нем страсть.
Амара тревожится только о Руфусе. Он, очевидно, доволен тем, что ему удалось поразить друзей, но Амара чувствует, что его что-то беспокоит. Это чувство становится острее всякий раз, когда в комнату входит Британника: в эти минуты Руфус весь вытягивается в струну. Может, все дело в громыхании, с которым британка выставляет тарелки, но Амаре начинает казаться, что Филос был прав, утверждая, что покупка Британники и выкуп Виктории — слишком уж смелый шаг.
Квинту, напротив, британка очень нравится: он шлепает ее всякий раз, когда она нагибается к столу. В конце концов Британника оборачивается. На долю секунды Амаре становится страшно, что та сейчас отвесит Квинту удар, но вместо это она угрожающе скалится и шипит. Все резко замолкают, а Квинт разражается смехом.
— Руфус, у меня нет слов! — выдыхает Квинт, как только Британника выходит из комнаты. — Ну даешь, дом, полный амазонок! Маленькая женская империя! А может, это даже не амазонки, а нимфы, — добавляет он, потянувшись за вином и разглядывая вырез на платье Виктории. Та надувает губы и опускает глаза — эта кокетливая гримаса отбрасывает Амару в бордельное прошлое. Она вспоминает, как подруга подцепляла мужчин на улице, в тавернах и везде, где только могла привлечь внимание будущих клиентов.
— Женская империя? — хмурится Гельвий. — Именно поэтому и нужны Таврийские игры: чтобы бороться вот с такими противоестественными замашками, — с этими словами он строго смотрит на Амару. — Что на тебя нашло, если ты решила одеть бедную служанку как мужчину?
— Она одета не как мужчина, — Амара решает солгать. — Она дикарка из Британии. Там все так ходят. Им не бывает холодно.
— Они ничем не лучше животных, — соглашается Друзилла, без труда подхватывая разговор. — Ты правильно поступаешь, пытаясь ее приручить.
