— Это было страшное время. Она была самым добрым человеком из всех, кого я только знала.
Обе какое-то время молчат, прежде чем Амара задает вопрос, который мучил ее весь день:
— Кажется, никто не знает, что Феликс сделал с ее телом. Ты никогда не спрашивала у Галлия, где он ее похоронил?
Бероника выглядит смущенной.
— Во второй раз, когда я поинтересовалась об этом, он пригрозил ударить меня, — отвечает она. — А Галлий так делает, только когда очень, очень злится, поэтому я больше не спрашивала.
— Но Феликс должен был ее похоронить, ведь так? — говорит Амара, не желая думать о том, как Галлий тиранит Беронику. — Даже он не стал бы бросать ее в канаве.
— Нет! — восклицает Бероника, качая головой. — Точно нет. Даже Феликс не поступил бы так. Он просто подонок и поэтому не хочет говорить.
Обе сидят и думают о человеке, который причинил им столько боли. Амара думает о его недавнем обещании забрать ее себе и о том, сколько усилий потребуется для того, чтобы этого избежать.
— Ты хочешь вернуться обратно? — спрашивает Амара. — Наверное, диких зверей уже увели.
— Только если ты готова! — Бероника живо вскакивает на ноги. — Я бы не хотела пропускать все, Галлий потом захочет обсудить поединки. Он злится, если я не слежу за тем, что он говорит.
Поединки уже начались к тому времени, когда они возвращаются обратно. На этот раз они вызывают еще больше недовольства, когда пытаются пройти к своим местам; одна разъяренная женщина швыряет в них оливковые косточки, которые больно бьют Амару по рукам. Они уклоняются от большей части снарядов и втискиваются рядом с Викторией и Британникой, которые, как отмечает Амара, предпочитают сидеть на расстоянии друг от друга, а не рядом. Амара надеялась, что после случая с Виталио ее подруги немного сблизятся, но, судя по всему, их взаимная неприязнь слишком сильна.
— Амара, — говорит Британника, схватив ее за руку. — Как ты могла пропустить это?
Лицо Британники пылает, одной рукой она сжимает гладиаторский амулет, который всегда носит.
— Это настоящая драка.
На арене два человека кружат друг напротив друга. Сеточника легко заприметить, его грудь и голова непокрыты, только трезубец держит его тяжело вооруженного противника на расстоянии. Последний едва похож на человека, его лица не видно, а тело покрыто сияющим металлом. Он вскидывает щит, чтобы отбить удары трезубца, и пытается подобраться ближе, чтобы поразить незащищенное тело соперника. Сеточник в ответ бросает свою сетку под ноги противнику — и тот спотыкается. Из толпы раздаются крики, когда последнему еле-еле удается избежать смертельного удара трезубцем.
— Слишком тяжелый, — говорит Британника. — Он устанет.
Амаре не нужно спрашивать, кого из двоих она имеет в виду. Гладиатор в броне наверняка изнемогает от жары, а вся его голова закована в шлем, который пылает на солнце серебряным блеском. Сеточник, напротив, подвижен и скор, его загорелая кожа блестит от пота. Есть что-то знакомое в том, как он двигается, дразнит соперника, в то время как мышцы ходят ходуном под кожей. Амара думает о том, как однажды она должна была встретиться с Феликсом в палестре и как он превзошел всех мужчин в беговом состязании. Украдкой она бросает взгляд на Викторию, которая восторженно смотрит на сеточника.
— Ты знаешь, как его зовут? — спрашивает Амара.
— Крескент, — выдыхает Виктория, даже не смотря в ее сторону.
Амара поворачивается обратно к Британнике, которая увлечена происходящим не меньше Виктории, интерес к поединку объединил этих женщин. О других зрителях этого утверждать нельзя. Многие женщины болтают, пользуясь возможностью посплетничать, глядя на двух мужчин, которые дерутся насмерть. Поединки гладиаторов не такие непредсказуемые, как цирк с дикими зверями: здесь больше мастерства и меньше жестокости, так что и меньше волнения. Амара же чувствует лишь ужас, глядя, как устает гладиатор в доспехах, как сеточник дразнит его, изматывает его, пока наконец он не успевает увернуться от удара трезубцем и щит не выпадает из его руки.
— Теперь сеточник его прикончит, — удовлетворенно говорит Британника.
Убийство, которое следует за этим, не отличается ни изяществом, ни быстротой исполнения, но Виктория и Британника все равно вскакивают на ноги и кричат. Амара встает вместе с ними и смотрит, как Крескент поднимает руки, потрясает ими в знак победы, в то время как его противник — и, возможно, бывший друг — умирает у его ног. Шум оглушает ее, от рева толпы кровь стучит в висках, но Амара все равно слышит, что рядом с ней кричит Британника.
— Я сделаю это, когда ты освободишь меня! Когда-нибудь я буду гладиатором!
Амара поворачивается и смотрит на нее с изумлением, даже с недоверием, но Британника не сводит глаз с Крескента. На ее лице написана пугающая свирепость.
Глава 25
О, если бы только твои прелестные руки обвивали мою шею,
А я бы оставлял поцелуи на твоих нежных губах.
Надпись на стене в Помпеях
Амара согласилась покинуть игры раньше вместе с Руфусом, но уговорить Викторию или Британнику сопровождать ее было невозможно, поэтому она оставляет их в компании Бероники, а сама в назначенное время пробирается к выходу, зная, что Филос будет ждать ее у подножия лестницы. Руфус по-прежнему доверяет своему эконому сопровождать ее, как и в те времена, когда она жила в борделе.
Заметив Филоса, Амара понимает, что он увидел ее раньше. С высоты лестницы он кажется лишь неприметной фигуркой внизу, но его присутствие — даже на таком расстоянии — немедленно сказывается на состоянии Амары. Все опасения насчет их отношений улетучиваются в один миг. Они улыбаются друг другу: открытое проявление нежности, на которое ни один из них не решился бы дома, но здесь значение подобного жеста теряется в многолюдной толпе.
Чем ближе Амара подходит, тем сдержаннее ей следует себя вести. Оказавшись рядом с Филосом, она хочет взять его за руку, но вместо этого сохраняет дистанцию.
— Игры прошли хорошо? — спрашивает он.
— Не очень, — отвечает она, когда они пробираются сквозь толчею рынка. — Но мы встретили Беронику. Галлий женился на ней.
— Он на ней женился? — Филос удивляется этой новости не меньше, чем в свое время Амара. — И Феликс до сих пор ее владелец?
— Нет, он продал ее Галлию.
Филос молчит, и Амара подозревает, что он, так же как и она совсем недавно, думает о Беронике: ей удалось достичь того, что ускользнуло от них обоих.
— Я очень рад за нее, — только и говорит он. — Надеюсь, Галлий будет добр к ней.
— Не будет. Во всяком случае не так добр, как она того заслуживает. Но он намного лучше Феликса.
