— «Возлюбленный», — говорит Секунд, кивая. — Как я мог забыть. Ведь так «Филос» переводится с греческого, верно?
— Да.
— Он, кажется, способный малый, — беспечным тоном продолжает Секунд. — Исключительно немногословный, когда речь заходит о привычках его хозяина, как я и ожидал. О конкубине хозяина он тоже говорит немного, хоть на удивление хорошо осведомлен.
Амара молчит, не желая возбуждать подозрения вопросами и выяснять, что он имеет в виду.
— Вышло так, — продолжает Секунд, — что Плиний задал Руфусу несколько вопросов о вас, пока мы шли к дому. О вашем родном городе, об отце и тому подобное. Руфус не знал ответа практически ни на один. В то время как ваш «возлюбленный» знал их все.
— Уверена, что он не единственный эконом, чья память лучше, чем у хозяина.
Секунд улыбается.
— И то правда. Первая задача эконома — защищать хозяина. Я всегда забочусь о репутации моего господина. Ответственность, которую вы делите со мной, поскольку Плиний оказал вам величайшую честь.
— Я скорее умру, чем опорочу адмирала.
Секунд кивает, как если бы верил ей, но взгляд его холоден.
— Несомненно, Филос стремится поддерживать репутацию собственного хозяина. Может быть, он не одобряет вашего присутствия в доме. Может быть, именно поэтому он отвернулся, когда Руфус поцеловал вас. Это был едва заметный поворот головы; я бы никогда не обратил внимание, не смотри я в тот момент прямо на него.
— Может быть, — говорит Амара. — Я прекрасно понимаю, что перемена моего статуса нравится не всем.
— И какая удивительная перемена. А покровительство Руфуса возводит вас еще выше.
Секунд наклоняется к ней, Амара никогда не видела, чтобы он принимал позу настолько агрессивную.
— Статус женщины целиком зависит от статуса мужчины, которому она позволяет быть своим покровителем. Или, если позволите выразиться более грубо, ее тело ценно ровно настолько, сколько платит мужчина, который им пользуется.
— Это действительно несколько грубо, — говорит Амара, сморщив нос. — С твоей стороны.
— Я видел вас, — отвечает Секунд, понизив голос. — Ваше лицо, когда вы приняли меня за него. Этого мне было достаточно, чтобы понять, кто он такой, без каких-либо других свидетельств. Руфус мог забыть, что раб тоже мужчина, но я никогда не забуду.
— Ты оскорбляешь меня.
Они смотрят друг на друга уже с неприкрытой ненавистью. Амара думает, что Секунд продолжит, но он молчит и ждет, и она понимает, что не может закончить беседу на такой опасной ноте.
— Когда адмирал нанял меня на неделю, — говорит она, стараясь не обращать внимания на свои вспотевшие ладони и панический стук сердца, — я помню, как ты сказал мне, что поспорил с ним на денарий, что я буду молить и выпрашивать подарки, но я этого не сделала. Так может быть, ты поверишь мне сейчас, когда я скажу тебе, репутация ни одного человека не дорога мне так, как репутация адмирала. Я клянусь тебе, что никогда не опозорю Плиния.
Секунд моргает, и Амара наконец видит эмоцию, которую он пытался скрыть все это время. Страх.
— Я искренне надеюсь, что ты говоришь правду.
Глава 28
Той я хочу, что легка, что гуляет повсюду в накидке,
Той, что уже отдалась раньше рабу моему
[14].
Марциал. Эпиграммы, 9.32
Когда Амара возвращается домой, Филоса там нет. В атриуме ее встречает и обнимает Виктория. Амара сразу же понимает, что что-то не так.
— В чем дело? — спрашивает она, думая о подозрениях Секунда и боясь, что он мог предупредить Руфуса насчет Филоса.
— Может, пойдем в твои покои? — предлагает Виктория и уводит ее прочь от Ювентуса. Обе спешат в комнату и садятся на диван. Виктория берет Амару за руку, чем только усиливает ее страх.
— Руфус не очень доволен, — тихо говорит она. — Он ревнует. Он даже мне задавал вопросы.
— Почему? — спрашивает Амара, вцепляясь ей в руку. — О чем?
— О Плинии, конечно! — отвечает Виктория. — И я не удивлена. С чего ты вообще решила отправиться в увеселительную поездку с бывшим любовником?
— Адмирал никогда не был моим любовником!
— Ну, это ты Руфусу будешь объяснять, — вздыхает Виктория. — Я была там, Амара. Я помню, как ты вернулась в бордель, вся дрожа от любви к этому старику. Ты даже рассказала мне, что вы спали вместе! Но конечно, Руфусу я поклялась, что между вами ничего не было.
— Но это правда, — возражает Амара. — Мы не занимались любовью, мы просто спали на одной кровати. Я не хотела говорить тебе в тот раз, боялась, что ты будешь над ним смеяться.
Амара не врет, но сама слышит, как нелепо звучат ее слова.
— Я знаю, что лгать тебе нужно только Руфусу, — огрызается Виктория. — Я не понимаю, почему ты не можешь быть откровенной со мной.
— Но это правда, клянусь!
— Ладно, — говорит Виктория; она явно считает, что Амара ей не доверяет, и оттого злится. — Ты с ним не трахалась. Мужчина снял проститутку на неделю, спал с ней в одной кровати и требовал от нее, только чтобы она читала ему книги, с чем справится любой раб. Ты там лежала совершенно обнаженная, и он к тебе не прикасался.
Она встает с дивана.
— Попробуй придумать для Руфуса что-нибудь более правдоподобное. И пожалуйста, не забывай, что на кону не только твое будущее. Если тебе не удастся успокоить Руфуса, мне тоже будет некуда пойти.
Амара смотрит в спину Виктории, и обида душит ее.
— Дидона бы мне поверила.
Виктория замирает. Амара думает, что сейчас начнется крик, но Виктория не оборачивается:
— Может, если бы ты относилась ко мне так же, как к ней, я бы тоже тебе поверила.
В записке, которую Амара отправляет Руфусу, нет ни единого намека на то, что она догадывается о его неудовольствии; она сообщает ему о своем возвращении и заявляет, что ей не терпится его увидеть. Отослав записку, она идет в сад играть на арфе, пытаясь таким образом отвлечься и успокоить нервы. К тому времени, когда приходит Руфус, она намного спокойнее, и когда в атриуме он начинает орать и звать ее, словно какую-то сбежавшую рабыню, то ее это шокирует. Амара бросает арфу и спешит встречать его.
— Любовь моя, — начинает она, не обращая внимания на свирепое выражение его лица, — как чудесно тебя видеть. Я…
Руфус перебивает ее:
— Десять дней? Ты провела десять дней с другим мужчиной и думаешь, что я поверю, будто ты соскучилась по мне?
